Главная » Библиотека » Крепость без фортов » ГЛАВА ВТОРАЯ

Крепость без фортов

 

Страницы героической обороны Лиепаи

 

 

Роман Андреевич Белевитнев

Андрей Филиппович Лось

 

М., Воениздат, 1966 г.

 

ГЛАВА ВТОРАЯ

 

1

Бывает так, что на голубом небе нет ни единого облачка, а уже чувствуется приближение грозы: вот-вот черные тучи закроют солнце, ослепительно сверкнет молния — и загремит все вокруг, загрохочет...

Нечто похожее испытывали люди в июньские дни 1941 года. В молодом советском городе шла обычная, нормальная жизнь. Днем и ночью в корпусах «Сарканайс металургс», «Тосмаре», железнодорожных мастерских трудились люди: плавили сталь, ремонтировали морские суда и железнодорожные паровозы; в море уходили торговые корабли; в типографии печатались книги и газеты, в театре готовили очередную премьеру; школьники, закончив занятия, уезжали в пионерские лагеря; в загсе каждый день регистрировались рождения и браки; вечерами в парке играл духовой оркестр, молодежь собиралась на танцы. Все как будто шло нормально, везде бурлила мирная трудовая жизнь. Но на душе у людей было тревожно.

В пограничной Лиепае приближение грозы чувствовалось особенно остро. В водах Балтики наши пограничные дозоры то и дело обнаруживали немецкие военные корабли. Один из них совсем близко подошел к берегу. Его пришлось задержать.

— Потеряли управление, — заявили фашистские разведчики, хотя механизмы управления кораблем, как выяснилось, были в полном порядке.

Немецкие самолеты почти каждый погожий день появлялись над нашей территорией. Генерал Дедаев, завидев в небе фашистские самолеты, приходил в ярость, рывком снимал телефонную трубку, звонил командиру авиационного полка.

— Ничего не могу поделать. У самого руки чешутся,

Категорически запрещено вступать в бой, — слышался в трубке знакомый голос.

Чувство негодования, нараставшее с каждым нарушением нашей границы, испытывали все — и армейцы, и моряки, и пограничники. Больше всех негодовали зенитчики батарей, стоявших на огневых точках. Поймав самолет с фашистской свастикой в перекрестие прицела, расчеты зенитных орудий и пулеметных установок скрепя сердце, но повинуясь приказу вынуждены были сопровождать цель без выстрелов.

Как-то один немецкий гидросамолет, приближавшийся со стороны моря к Лиепае, вдруг резко пошел на снижение. Люди, наблюдавшие за ним с берега, не знали, в чем тут дело: одни считали, что испортился мотор, другие видели в этом преднамеренность. К месту посадки устремился быстроходный катер. Вскоре в порт доставили летчиков самолета. Один из них был сухопарый, уже немолодой немец, под его летной курткой поблескивали кресты. Вначале он растерянно смотрел по сторонам, как будто не понимая, что с ним случилось, потом вы-прямился, приоткрыл плотно сжатые тонкие, пересохшие губы и начал возмущаться: как, мол, посмели трогать его самолет, он летел из Финляндии к себе в фатерланд, но потерял ориентировку и сбился с курса.

— Будете отвечайт! — выкрикивал он.

У летчика взяли планшет, раскрыли промокшую карту. На ней был проложен маршрут, начинавшийся где-то под Кенигсбергом, дугой огибавший берег Балтики и заканчивавшийся Лиепаей. Кто-то из командиров ткнул пальцем в этот маршрут. Глаза немца сразу потухли, весь он сник, ссутулился и, казалось, стал намного меньше ростом. Но тут же опять выпрямился, зло блеснул глазами из-под рыжих бровей:

— Скоро все узнаете!

Летчика посадили в подошедшую машину и отправили в Ригу.

Через несколько дней в газетах появилось сообщение ТАСС. Прочитав его, Дедаев с газетой в руках направился к заместителю по политической части полковому комиссару Котомину.

— Читал, Иван Иванович? — спросил генерал и положил на стол развернутую газету.

— Читал,— ответил Котомин.

— Что скажешь?

— Что же я могу, в сущности, сказать, Николай Алексеевич? Что фашисты собираются долго жить с нами в мире? Не могу я этого сказать.

— Тут, как видно, какой-то дипломатический ход, — раздумчиво, нажимая на «о», промолвил Дедаев.

— Да, дипломатия — дело тонкое,— продолжал ту же мысль Иван Иванович Котомин.— Нам же ухо востро нужно держать.

— Ты прав, комиссар. И людей надо настраивать на эту волну. Бойцы приграничного гарнизона должны быть особенно бдительными.

— Так и делаем, Николай Алексеевич,— согласился полковой комиссар Котомин.— Уже сегодня на политинформациях, в беседах разъяснили людям, что обстановка на границе накаляется.

После этого разговора они поехали в полки: Дедаев в один полк, Котомин — в другой. Дедаев всматривался в лица командиров и красноармейцев, внимательно слушал то, что они говорили, и все больше убеждался, что сообщение ТАСС многих не успокоило, а вызвало еще большую внутреннюю тревогу.

Генерал по душам поговорил с командиром 56-го стрелкового полка майором Кожевниковым. Полковой командир, сохранивший юношескую стройность и подтянутость, выглядел моложе своих сорока трех лет. Что-то было в нем такое, что располагало к доверию, полной откровенности. Дедаев разговаривал с Кожевниковым доверительно, как с самым близким другом. Андрей Павлович Кожевников тоже понимал, чем вызвано и для чего опубликовано такое сообщение ТАСС.

— Чует мое сердце, что война не за горами,— сказал он, нахмурив своп посветлевшие в эти солнечные дни брови.

— Да, тучи надвигаются, — промолвил генерал. — Что бы там ни говорили, что бы ни писали, а мы с тобой — солдаты, поставленные не где-нибудь в центре страны, а у самой границы. И кому-кому, как не нам, придется первыми встретиться лицом к лицу с врагом.

Они долго сидели вдвоем, притихшие, сосредоточенные, каждый по-своему размышляя о сказанном.

Неожиданно в дверь кабинета постучали, и на пороге появилась молодая женщина, а за ней — встревоженный батальонный комиссар Савин. Он держал в руках несколько листков бумаги.

— Что там у вас? — спросил Кожевников.

— Все та же история. Второй раз подсовывают в почтовые ящики в домах комсостава, — и Савин положил на стол помятые листки. Генерал взял один из них, быстро пробежал глазами неровные строчки с пляшущими буквами, множеством орфографических ошибок и отбросил в сторону таким жестом, как будто прикоснулся к чему-то грязному, липкому.

— Запугивают, угрожают, — заговорила молчавшая до этого женщина, недавно приехавшая из Ленинграда к мужу-командиру.

— Видно, айзсарги1 поднимают голову, — сказал Кожевников. — Перед Гитлером выслуживаются. Не по нутру им Советская власть.

Дедаев скомкал лежавшие на столе листки, сунул их в карман и уехал в горком партии.

Бука и Заре рассказали ему, что подобные листки, отпечатанные на латышском языке, подбрасываются в последние дни и руководящим партийным и советским работникам города.

— Всякая нечисть зашевелилась. Этого нельзя не учитывать, — зашагал по кабинету Бука. — В городе чаще стали распускать провокационные слухи. Поговаривают, что где-то за границей сформировано буржуазное правительство, которое вот-вот отплывет в Латвию. На все идут буржуазные националисты. Даже Гитлером не брезгуют, хотя тот не стеснялся в выражениях, когда на совещании балтийских баронов в 1939 году упрекал их за то, что те не сумели за время своего господства уничтожить латышей.

Опыт старого военачальника подсказывал генералу Дедаеву, что в подобной обстановке возможны серьезные провокации. Следовательно, надо быть готовыми встретить их во всеоружии. И он, как начальник гарнизона, принял все меры к усилению наблюдения за внешним рейдом и охраны его. Вдоль побережья, особенно на юго-западе, стали форсировать развернувшееся строительство оборонительных сооружений.

На строительство укреплений были брошены три батальона 67-й стрелковой дивизии, многие моряки. В этих трудных условиях ни на один день не прекращалась боевая учеба. Днем занимались на учебных полях, а ночью строили укрепления или днем работали, а ночью стреляли.

С болью в душе вспоминал генерал о горах цемента, возвышавшихся на строительных площадках, и думал, сколько времени и сил потребуется, чтобы превратить эти груды в долговременные огневые точки.

Об этом думали также его заместитель по политической части, начальник штаба полковник В. М. Бобович, командиры полков, батальонов — все, кто чувствовал ответственность за судьбы Родины.

В эти дни много было забот и у работников горкома. Микелис Бука и Янис Зарс, заведующий отделом пропаганды и агитации Фрицис Арнис, заведующий военным отделом Шкелте бывали на заводах, в учреждениях, беседовали с людьми.

18 июня Бука с утра пришел в морской торговый порт. У причалов, против элеватора, пришвартовались иностранные суда. Секретарь горкома обратил внимание на два сухогрузных грязно-зеленого цвета судна под немецкими флагами. Они находились под погрузкой. Бука подошел к транспортерам, по которым золотистой рекой плыло пшеничное зерно. Стоявший у ленты транспортера знакомый Микелису грузчик с деревянной лопатой в руках поздоровался и, кивнув в сторону немецких кораблей, сказал:

— Сыплем, сыплем, как в ненасытную утробу, и все мало. Да еще поторапливают, сволочи, — зло сплюнул он в сторону.

— А вы не спешите в таком случае, — проговорил Бука.

Он сам был в недоумении, не мог понять, почему все это происходит. С одной стороны, как будто бы мирная, добрососедская торговля, а с другой — провокация за провокацией. Одно с другим никак не вязалось и не укладывалось в сознании.

Откуда-то появился начальник порта с папкой в руке. Бука поинтересовался графиком загрузки немецких пароходов.

— К утру двадцать второго июня мы должны засыпать трюмы обоих пароходов, — сказал он. — Но немцы что-то нервничают, просят ускорить погрузку.

— Пусть нервничают. А вы работайте спокойно. Не они здесь хозяева, а мы с вами. Вот и делайте по-хозяйски.

Уходя, Бука попросил, чтобы его информировали о ходе погрузки, о поведении капитанов немецких кораблей.

Спустя два дня в кабинет Буки позвонили из порта.

— Немецкие корабли уходят в море недогруженными, — докладывал начальник порта. — Боюсь, как бы это не вызвало скандала.

Это сообщение заставило задуматься и Буку. Может быть, он поступил опрометчиво, давая указания портовикам задерживать погрузку? Не лучше ли было прислушаться к просьбе капитанов немецких кораблей? Он не боялся ответственности, но речь шла о международной торговле, регламентируемой различными договорами, соглашениями, в которых он еще слабо разбирался. Но подсознательно он чувствовал, что за преждевременным уходом из порта немецких кораблей скрывается что-то более опасное.

Он тут же позвонил генералу Дедаеву, рассказал ему о необычном происшествии в порту.

— Да, факт настораживающий, — ответил Дедаев. — Я сейчас же сообщу в штаб округа.

Вечером из штаба округа стали поступать распоряжения, которые хотя и не имели непосредственной связи с происшествием в порту, но говорили, что положение накаляется. Пришел приказ взять под охрану все узлы связи. Срочно стали комплектовать и откомандировывать команды. Одну из них возглавил лейтенант Антон Мальчик. Команда сразу выехала в город Салдус. Задача — обеспечить бесперебойную работу линии, связывавшей Лиепаю с Ригой. Командами моряков, отправившихся на другие узлы связи, руководили лейтенанты Говязов и Левин.

Вслед за этим поступило новое приказание: составить таблицы огня артиллерии 67-й стрелковой дивизии и батарей береговой обороны. Весь день 21 июня начальник артиллерии дивизии полковник Корнеев вместе с представителем моряков капитаном Кашиным просидели за этими таблицами. К вечеру артиллеристы заняли огневые позиции вокруг Лиепаи.

И раньше случалось, что готовились таблицы огня, а батареи выводились на позиции, брались под охрану узлы связи, объявлялась оперативная готовность, по теперь все это наслаивалось одно на другое, сгущалось, приобретало иную окраску, заставляло всерьез призадуматься, по- настоящему насторожиться. Но никто — ни генерал Дедаев, ни полковой комиссар Котомин, ни секретари горкома партии Бука и Заре, ни воины гарнизона, ни труженики предприятий города — не знали, что до начала военной грозы оставались считанные часы.

 

2

В распахнутые настежь окна залетали бабочки, кружились у настольной лампы, бились о матовое стекло абажура, осыпали его пыльцой, падали на стол, на бумаги, которые рассматривал генерал Дедаев. Деловых бумаг за последнее время накопилось много. В одной шла речь о строительстве гарнизонной бани, в другой — о ремонте столовой, в третьей — об устройстве пионерских лагерей. Но после звонка Буки о сегодняшнем происшествии в порту Николай Алексеевич не мог спокойно заниматься обычными будничными делами. Надо было что-то предпринимать, предпринимать неотлагательно, сейчас же. Встав из-за стола, он выглянул в приемную и, увидев в ней адъютанта, распорядился вызвать начальника штаба и замполита.

Полковник Бобович пришел первым. Седая прядь волос, большие глаза, смотревшие прямо и открыто, придавали округлому с мягкими чертами лицу интеллигентный вид. По привычке штабного командира он остановился, ожидая указаний. Но генерал, все еще ходивший по кабинету, подошел к Бобовичу, положил на плечо руку и спросил:

— Сверху не было никаких новых распоряжений?

— Нет, товарищ генерал.

— Самим придется принимать решение, — сказал Дедаев, жестом указывая начальнику штаба на стул, вплотную приставленный к столу.

Тут же появился и Котомин.

Подождав, пока ближайшие помощники усядутся, генерал сказал:

— Обстановка такова, что находиться дальше в военном городке нельзя. Решил вывести части дивизии в исходное положение. Они должны быть в повышенной боевой готовности.

В ночь на 21 июня части и подразделения 67-й стрелковой дивизии, не занятые на строительстве оборонительных укреплений, по тревоге вышли из военного городка.

А уходим на тактические учения, — говорили бойцы и командиры.

Позади виднелись огни приморского города. На «Сарканайс металургс» выпускали очередную плавку стали, и багровое зарево мартеновских печей пробивалось сквозь окна корпусов завода. Доносилось стальное дыхание завода «Тосмаре». Заканчивали ночную смену рабочие железнодорожных мастерских, фабрик «Юпитер», «Лиепаяс кокс» и других предприятий. Молодой советский город продолжал трудиться.

Короткая июньская ночь прошла в заботах и хлопотах. Начинался рассвет. Блекли, выцветали звезды, погасла луна. Деревья уже не казались сплошной темной стеной, их силуэты вырисовывались ярко и отчетливо, будто выбежали на росную траву белоногие березки.

Два батальона 281-го стрелкового полка и отдельный разведывательный батальон занимали позиции на берегу реки Барта. В перелесках, над холмиками, поросшими кустарником, слышались удары лопат о сырую землю, тихий говор уставших бойцов. Батальонный комиссар Павлов, заместитель командира по политчасти, не спавший, как и другие в полку, всю ночь, пришел на позиции первого батальона. Командир батальона капитан Жуков был в той же рабочей, изрядно выпачканной известью, гимнастерке, недоумевал, почему его батальон сняли со строительства укреплений, где у него уже наладились дела, и перебросили сюда, к реке Барта. Встретившись сейчас с Павловым, он спросил:

— На сколько дней рассчитаны учения? Хоть бы дали возможность переодеться. Да и семью уже давно не видел. Ждал-ждал нынешней субботы, собирался в баньку сходить, а тут...

— В баньку сходить, — вздохнул Павлов. — Как бы нам с вами здесь не устроили «бани».

Жуков удивленно взглянул на посуровевшее, осунувшееся после бессонной ночи лицо батальонного комиссара, на его большие залысины, выглядывавшие из-под пилотки. Он никак не мог взять в толк, на что намекает

Павлов, какую «баню» имеет в виду. Быть может, начальник укрепрайона, возмущавшийся тем, что снимают со строительных работ батальон, успел уже нажаловаться. Поэтому он тут же стал объяснять политработнику, что из-за спешки они не сумели все убрать на строительной площадке. Случись дождь, и все размокнет, расползется.

— Мы, товарищ батальонный комиссар, там такие укрепления строим, что через месяц-полтора к нам никакой враг не подступится. Лучше, чем на «линии Маннергейма» в Финляндии.

— Наш укрепрайон, товарищ капитан, теперь здесь,— взглянул прямо в глаза комбату Павлов, и Жуков теперь понял, что батальон срочно отозвали со строительства не на обычные учения, в каких он участвовал много раз. Быть может, на этих позициях его батальону придется вступить в бой.

Как бы угадывая мысли комбата, Павлов продолжал:

— И здесь, на этой позиции, мы должны не за месяц-полтора, а за один, в лучшем случае, за два дня закрепиться основательно.

По росистой траве Павлов и Жуков направились к высотке, на которой окапывались стрелки. Еще издали они услышали веселый разговор.

— Да, Шота, плохи твои дела, — подтрунивал кто-то над товарищем. — Придет сегодня вечерком твоя Бирута в парк Райниса, подождет тебя часик-другой, да и уйдет. Уйдет, может быть, навсегда, подцепит какого-нибудь доброго моряка.

— Не говори, кацо, неправду, — горячо возражал глухой гортанный голос с ярко выраженным грузинским акцентом. — Ты совсем не знаешь, какой Бирута. Такой девушка никогда не сделает, как ты говоришь.

Остановившись у бруствера окопа, из которого слышался этот разговор, Павлов и Жуков увидели красноармейца со смуглым, загоревшим до черноты, сухощавым лицом, с орлиным носом, под которым выбивалась черная щетина маленьких усиков. Рядом с ним работал, глубоко вонзая лопату в землю, белобрысый красноармеец в сбившейся на затылок пилотке. Заметив капитана и батальонного комиссара, он выпрямился, оставив одну ногу на лопате, по привычке расправил гимнастерку под ремнем, поправил пилотку.

— Ведем, товарищ комиссар, разговор о жизни. Наш Шота, — подмигнул в сторону друга, — всерьез полюбил тут одну девушку. Бирутой ее зовут. Договорились осенью пожениться — у Шота ведь срок военной службы к концу подходит. Решил здесь остаться, вместе со своей Бирутой новую жизнь строить. Да вот загвоздка; Шота назначил Бируте свидание, а прийти не сможет. Как-то дело обернется теперь?

— Почему волнуешься, кацо? — горячился Шота. — Зря слова бросаешь. Один день не встретимся, другой — встретимся.

— Как, с другой? — не понял его Павлов.

— Зачем с другой? Не нужно никакой другой. Бирута нужна.

Ответом возбужденному Шота был веселый смех бойцов.

За изломом уже хорошо обозначившейся, но еще не завершенной траншеи на корточках сидел замполитрук с четырьмя треугольниками на малиновых петлицах и красными звездочками на рукавах гимнастерки, точно такими же, как и у батальонного комиссара Павлова. Перед ним на специальном бумажном планшете, пристроенном на коленях, лежал боевой листок. Через весь бланк листка, прямо под рисунком, изображавшим мужественного красноармейца в каске, было аккуратно выведено цветным карандашом: «На учениях действуй, как в бою!»

Расставшись с капитаном Жуковым, Павлов свернул на узкую тропку, которая вела в лесок, где находился командный пункт полка. И. К. Есин развернул на поскрипывающем походном столике карту и наносил на нее линии траншей, выносные позиции, позиции боевого охранения, расположение приданных подразделений. Все он делал с обычной аккуратностью, сосредоточенностью, казалось, что, кроме этих линий, кружочков и других принятых знаков, его больше ничего не интересует. Но Павлов знал, что только вчера к Есину приехала в Лиепаю семья и он не успел еще как следует поговорить с женой, приласкать детей. Когда ему вновь удастся увидеть их?

Есин, оторвавшись от карты, начал расспрашивать батальонного комиссара, какое настроение у людей, как они окопались, все ли позавтракали.

— Настроение бодрое, но не все понимают сложность обстановки. Надо собрать коммунистов, поговорить с ними обо всем откровенно,

— Я тоже так думаю, — проговорил Есин. — Сделать это, пожалуй, лучше в батальонах. В первый могу пойти я, а вы возьмите на себя третий. Он у нас как-то в отрыве.

На опушке леса затрещал мотоцикл. К КП полка подъехал командир отдельного разведывательного батальона капитан Шапошников. Молодой, в кожаной куртке, черном танкошлеме, обрамлявшем его красивое, выразительное лицо, Шапошников побывал сегодня в местечке Руцава, встретился с майором Якушевым, начальником пограничного отряда. Вместе с ним ездил в дозор. Из-за границы доносился приглушенный расстоянием шум моторов, угадывалось движение. Шапошников влез на дерево, но ни простым глазом, ни в бинокль ничего не увидел.

Майор Якушев рассказал, что пограничники уже не первый день слышат этот шум, не раз докладывали о нем. Заставы усилили наблюдение; обо всем новом будут сообщать в дивизию.

Есин внимательно слушал Шапошникова, рассказывавшего о своей поездке на границу. И хотя командир разведбатальона ничего особенного не сообщил, Есин все больше утверждался в мыслях о том, что боевые действия могут начаться в любую минуту и потому нельзя терять ни одного часа, необходимо прочно укрепиться на берегу этой речушки, которую он видел впервые и на которой, может быть, доведется ему держать первый бой.

 

3

Темно-синяя «эмка» генерала Дедаева колесила вокруг Лиепаи, то показываясь на шоссе, то теряясь в клубах пыли проселочных дорог. Командир дивизии своими глазами хотел увидеть части и подразделения на занятых ими рубежах, поговорить с командирами, бойцами, выяснить, все ли делается так, как было задумано им. Батареи 94-го легкоартиллерийского полка, вышедшие из военного городка несколькими часами раньше других подразделений, были уже на огневых позициях, отрыли орудийные окопы, ровики для личного состава и ниши для снарядов. Командиры батарей «привязали», как принято говорить у артиллеристов, огневые позиции к местности. Стрелковые части, несмотря на бессонную ночь, еще продолжали окапываться. В рощах, у ручьев, дымились походные кухни.

Внешне все как будто шло нормально. Но генерал смотрел сейчас на все другими глазами. Те критерии, с которыми он раньше подходил к оценке действий подразделений на учениях, сами собой отпадали, жизнь, назревающие тревожные события заставляли уже на других, более емких и точных весах взвешивать свои силы и свои возможности. Озадачивало командира не только то, что дивизия разбросана на огромном участке побережья от Вентспилса до Павилосты и Руцавы. В ее рядах насчитывалось немногим более половины состава, предусматриваемого штатным расписанием военного времени. Этого явно не хватало, чтобы надежно прикрыть побережье и сухопутную границу, проходившую южнее Лиепаи. Хорошо было бы сейчас же пополнить дивизию запасным составом, но приказа о мобилизации не было. Быть может, рассуждал сам с собой генерал, перебросить сюда из Вентспилса 114-й стрелковый полк и дивизион 242-го гаубичного артиллерийского полка, чтобы дивизия была в одном кулаке? Но тут же приходила другая мысль: а что, если враг нападет с моря в районе Вентспилса? Нет, Муравьев (Дедаев имел в виду командира 114-го стрелкового полка) пусть остается на своем участке. Придется обходиться силами Лиепайского гарнизона. 148 -й истребительный авиационный полк, 32-й отдельный местный стрелковый батальон, 18-я железнодорожная батарея, отдельная железнодорожная рота — все вместе — это немалая сила. Не забывал генерал и о пограничниках. На прибрежном участке дивизии располагалось пять пограничных комендатур, объединенных в Лиепайский погранотряд.

Как начальник гарнизона, Дедаев часто бывал у моряков Лиепайской (Либавской) военно-морской базы, Хотя база считалась молодой, она располагала внушительными силами. В ее состав входили группа тральщиков, отряд торпедных катеров, дивизион пограничных судов. На Лиепаю базировалась также группа подводных лодок Краснознаменного Балтийского флота. 43-й и 84-й отдельные зенитные дивизионы и 43-я авиаэскадрилья прикрывали базу с воздуха. Между дюнами в сосновых борах, подняв жерла орудий, скрывались батареи береговой обороны.

Командир военно-морской базы капитан первого ранга Семен Михайлович Клевенский, как успел наслышаться Дедаев, был опытный, энергичный и инициативный военачальник.

О многом передумал генерал, разъезжая на «эмке» по отдаленным окрестностям Лиепаи. Обшивка машины за день накалилась на солнце, запылилась так, что теперь нельзя было определить ее цвет. В машине не чувствовалось прохлады даже тогда, когда она свернула в лес, в густую сень деревьев.

Подъехав к КП дивизии, генерал вышел из машины и, разминая занемевшие ноги, направился в палатку начальника штаба. Полковника Бобовича на месте не было. С раскладного стула быстро поднялся младший лейтенант. Среднего роста, широкоплечий, он был одет в плохо подогнанную красноармейскую хлопчатобумажную гимнастерку, на ногах — кирзовые сапоги с широкими голенищами. «Сразу видно — из приписного состава»,— отметил про себя генерал.

— Оперативный дежурный младший лейтенант Пашковский, — доложил он Дедаеву.

Голос показался знакомым. Генерал присмотрелся. В глаза бросились крупное волевое лицо, широкий подбородок, крепкие зубы, сильно заметные при разговоре. Речь его была несколько шепелявой.

— Никак не могу припомнить, где мы с вами раньше встречались, товарищ младший лейтенант? — не отрывая глаз от лица Пашковского, спросил Николай Алексеевич.

— Я, товарищ генерал, служил в кавалерийском полку, которым вы командовали. Одногодичником был.

— Вспоминаю. — И лицо генерала просветлело.

В стрелковой дивизий он не часто встречал бывших кавалеристов, с которыми ему доводилось служить. А тут вот из, небольшой команды одногодичников, состоявшей из людей с высшим образованием, попался знакомый. Невольно вспомнился кавалерийский полк, лихие, один к одному, конники. Хотя с кавалерией была связана боевая юность Николая Дедаева, он, став уже зрелым командиром, радовался всем тем изменениям, которые происходили в вооружении армии, сам с завидным рвением изучал новую военную технику, способы ее боевого применения. Мысленно сравнивал, какой была дивизия раньше и какой она стала теперь. Появились более мощные орудия на механизированной тяге, зенитные установки, минометы, пулеметы, автоматы, самозарядные винтовки. Новое оружие только что поступало в дивизию. Обещали прислать и танки. Их ждали со дня на день.

Мысль о танках напомнила разговор в Наркомате обороны, где ему пять лет назад предлагали переквалифицироваться на танкиста. Некоторые его сослуживцы уже командуют танковыми и механизированными частями. Он знал и таких кавалеристов, которые пересели с лошадок на самолеты. И всякий раз, встречаясь со вчерашними конниками, какую бы форму они теперь ни носили, Дедаев с какой-то легкой грустью вспоминал о былых днях.

Николай Алексеевич снова взглянул на стоявшего у стола младшего лейтенанта Пашковского:

— Чем занимаетесь в штабе?

— Работаю в разведотделе, товарищ генерал. Не нашлось мне здесь дела по специальности.

— А что у вас за специальность?

— Ветеринарный врач.

В палатку быстрыми шагами вошел полковник Бобович.

— Товарищ генерал, — без лишних слов начал докладывать он. — Только что позвонили из штаба военно-морской базы. У выхода из Рижского залива обнаружены немецкие мины. Предполагается, что они поставлены минувшей ночью. Штаб Балтфлота предупредил Клевенского о возможном получении важных распоряжений.

— А из штаба округа ничего нет?

— Пока нет. 

— Продолжайте держать непрерывную связь со штабами армии и округа, — распорядился Дедаев.

 

* * *

 

Всю ночь дежурные радисты и телефонисты находились на своих боевых постах. Политрук Михаил Сиянович неотлучно был на узле связи, сам не раз подходил к рации, связывался по телефону с младшим лейтенантом Антоном Мальчиком, который был командирован в Салдус, и с другими взятыми под военный контроль узлами связи. Линия работала исправно, в телефонах слышались отдаленный писк морзянки, звуки музыки.

В 23 часа 30 минут из Москвы начали передавать последние известия. Радио сообщало о том, как прошел еще один мирный день страны, потом послышался с детства знакомый и как-то по-особому волнующий здесь, в притихшем ночном лесу, в нескольких километрах от границы, бой часов на Спасской башне Кремля, гудки автомобилей, легкое шуршание шин по брусчатке Красной площади. И словно встрепенулось сердце политрука, когда раздались торжественные звуки «Интернационала».

А потом все стихло и над палатками нежно зашептали листья березы.

В третьем часу ночи, когда уже начинало светать, радист принял телеграмму из штаба округа. Начальник узла связи тотчас побежал с ней к полковнику Бобовичу.

«В течение ночи на 22.6.41 г. скрытно занять оборону основной полосы,— говорилось в приказе командующего войсками Прибалтийского особого военного округа.— В предполье выдвинуть полевые караулы для охраны дзотов, а подразделения, назначенные для занятия предполья, иметь позади. Боевые патроны и снаряды выдать. В случае провокационных действий немцев огня не открывать. При полетах над нашей территорией немецких самолетов не показываться. До тех пор пока самолеты противника не начнут боевых действий, огня не открывать.

В случае перехода в наступление сил противника — разгромить его...

Противотанковые мины и малозаметные препятствия — ставить немедленно».

 

1 А й з с а р г и – члены военизированной фашистской организации в буржуазной Латвии.

 

ОГЛАВЛЕНИЕ

 

Редактор А.И. Муравьёв

Литературный редактор Л.И. Козлова

Технический редактор Р.Ф. Медведева Корректор Г.В. Сакович

1-я типография

Военного издательства Министерства обороны СССР

Москва, К-6, проезд Скворцова-Степанова, дом 3