Главная » Библиотека » В ИЮНЕ СОРОК ПЕРВОГО... » ВОЙНОЙ ПРОВЕРЕНЫ РУЛИ

В ИЮНЕ СОРОК ПЕРВОГО...

 

Страницы героической обороны Лиепаи

 

 

 

РИГА «АВОТС» 1986

Каждый слог оперативной сводки

Дышит мощью точного огня,

Лижет море перископ подлодки,

Гордое спокойствие храня.

Грозного похода якорь выбран,

Дым войны над Балтикой опять,

Бьют орудья главного калибра.

Пробил час. Врагу не сдобровать!

Юрий Инге

 

 

П. Д. ГРИЩЕНКО,

капитан 3-го ранга, командир подводной лодки Л-3 в 1941 году

 

ВОЙНОЙ ПРОВЕРЕНЫ РУЛИ

 

... Закончив атаку, мы всплыли за кормой нашего «противника» и тогда познакомились с ним поближе: Это оказался транспорт «Жданов», он следовал из Риги в Ленинград. Жалко было возвращаться на базу, не обнаружив и не атаковав «десант»; непонятно было, почему командование оборвало учение, приказав вернуться в Лиепаю.

К утру море, шумевшее всю ночь, немного приутихло. Мы подходим к Лиепае. Навстречу идет подводная лодка. Поравнявшись, приветствуем ее своим флагом первые, хотя по должности командиры подводных лодок равны. На флоте принято отдавать почести кораблю, уходящему в море. Ведь уходящий в море может не вернуться...

На рубке подводной лодки белой краской выведено: С-7. На мостике уже хорошо виден ее командир в кожаном реглане с биноклем в руках — Сергей Прокофьевич Лисин. Как и Николай Павлович Египко, он вместе с испанскими патриотами сражался против фашизма, а вернувшись из Испании, стал командиром С-7.

Мы машем друг другу: счастливого плавания!

Лисин уходит в дальний дозор, не зная, что завтра будем уже воевать. Это было в субботу 21 июня 1941 года.

 

______________

 

Нападение фашистской Германии было для нас неожиданным. Накануне, в субботу вечером, я обратил внимание, что громкоговорители на территории военно-морской базы часто повторяли:

— Граждане, проживающие в городке! Учение по местной противовоздушной обороне Лиепаи продолжается, следите за светомаскировкой.

Однако 22 июня в час ночи все командиры были вызваны через посыльных на корабли и в части. Личный состав из береговых казарменных помещений перешел на подводные лодки.

Мы стояли с замполитом Бакановым на мостике, курили, гадали, что будет дальше. То же происходило на соседних подводных лодках: все ждали сигнала «отбой», но его не было. В четыре часа утра, спустившись на центральный пост, я решил не терять зря времени — провести учение по живучести и непотопляемости корабля. Обычно фоном для такого учения даются условное столкновение с другим кораблем или пробоина в результате бомбометания.

В самый разгар наших учений мне подали радиограмму с адресом: «По флоту». Я быстро прочел: «... последнее время многие командиры занимаются тем, что строят догадки о возможности войны с Германией и даже пытаются назвать дату ее начала... Вместо того, чтобы... Приказываю прекратить подобные разговоры и каждый день, каждый час использовать для усиления боевой и политической подготовки... Комфлот Трибун».

Все облегченно вздохнули. Но уже через минуту-другую штурман Алексей Петров доложил с мостика:

— В гавани над подводными лодками на высоте 500—600 метров пролетают три самолета-бомбардировщика с черными крестами и фашистской свастикой.

Даю команду: «Воздушная тревога». Готовим к бою зенитное орудие. Но никто из командиров подводных лодок, помня указание «огонь не открывать», не решается нарушить его. Между тем самолеты в третий раз пролетают над нами. Где-то в стороне — не то взрывы бомб, не то стрельба из орудий.

Все телефоны на пирсах заняты. Звоним во все инстанции, но ответ один: ждите указаний.

С нарастающей тревогой незаметно подкралось утро, тихое и настороженное. Стрельба прекратилась, самолеты скрылись. Но затишье это, казалось, предвещало бурю. С запада ползли темные тучи. Появившееся из-за леса солнце ослепляло наводчиков, стоявших наготове возле орудий.

Рядом с нашей подводной лодкой Л-3 стояла у пирса «малютка» с литерами па рубке М-83. Командиром на ней был Павел Шалаев, знакомый мне по службе на подлодке «Пантера».

— Что-то не нравятся мне эти самолеты, — тревожно сказал Шалаев, — не ударить ли по ним?..

Настроение наше становилось все более тревожным. Нерешительность могла нам дорого обойтись. И только в шесть утра пришла страшная весть: Германия начала нападение на нашу страну.

Вскоре из штаба подводных лодок прибыл командир дивизиона Анатолий Кузьмич Аверочкин. Вручив мне пакет с грифом «особой важности», он минуту помолчал, пока я читал, затем спросил:

— Задача ясна?

— Так точно, товарищ капитан третьего ранга, но...

— Что «но»? — строго прервал он меня.

— Ничего, — ответил я, недоумевая.

Обидно было читать такой приказ: командиру Л-3 предписывалось выйти в море и не далее как в пятнадцати милях от Лиепаи занять место в ближнем базовом дозоре. Это означало погрузиться под воду и ждать, когда появятся корабли противника, чтобы донести о них командиру Лиепайской военно-морской базы. Только после донесения разрешалось атаковать врага торпедами. Вместо того чтобы подводному минному заградителю идти к фашистским берегам и там, на выходе из баз, ставить мины, нам поручают роль обычных «малюток». Комдив развел руками, улыбнулся:

— Беда, когда командир с академическим образованием, ему все кажется, что не так делается, как его учили.

А потом, посмотрев мне в глаза, дружелюбно сказал:

— Пойдемте в каюту.

Спустившись с мостика вниз, Аверочкин закрыл дверь моей каюты, присел на разножку и, глядя на меня, спросил:

— Обиделись и сразу лезете в бутылку, так? Ну что вы, командир, не расстраивайтесь.

— Мой корабль — минный заградитель...

— Знаю, что не «малютка», сам командовал Л-3, но мы люди военные. Надеюсь только, что в дозоре вы долго стоять не будете. Не таков наш комбриг, чтобы с этим смириться!

— Как бы вопрос не решился, прошу доложить капитану первого ранга Николаю Павловичу Египко, что мины мы уже приняли и они готовы к постановке, — сказал я.

Комдив, вздохнув, спросил:

Когда минзаг будет готов к выполнению задачи?

— На 18.00, товарищ комдив, прошу дать оповещение по флоту о выходе Л-3 в ближний базовый дозор.

На верхней палубе Анатолий Кузьмич задержался у трапа, как бы не решаясь сойти на берег. Затем, пожав мне руку, сердечно произнес:

— Счастливого плавания вам и всему экипажу, желаю удачи и благополучного возвращения в базу.

Сойдя на стенку, Аверочкин повернулся к кораблю, постоял, подумал о чем-то, сказал:

— Да, чуть не забыл: с вами пойдет в море дивизионный инженер-механик.

— Есть, товарищ комдив! Он уже давно на корабле и проверяет готовность электромеханической боевой части.

Увидев на мостике стоявшего рядом с комиссаром курсанта Николая Синицына, комдив Аверочкин как бы с сожалением добавил:

— А курсантов надо списать ка берег, они будут отправлены в Ленинград.

— Есть, — снова ответил я.

Жаль было расставаться с отличными ребятами-стажерами, по ничего не поделаешь, Аверочкин молча повернулся и направился обратно в штаб.

Не пришлось нам больше увидеться с Анатолием Кузьмичом, которого любили и командиры, бывшие его ученики, и краснофлотцы — ко всем он относился с редким дружелюбием и душевностью.

В сентябре мы узнали, что комдив погиб при переходе из Таллина в Кронштадт па подводной лодке С-5. Она шла, как ни странно, в надводном положении под флагом комбрига. На море был полный штиль, поверхность воды сверкала, как зеркало. Где-то вблизи острова Готланд вся эскадра, включая крейсер «Киров», на котором был поднят флаг командующего флотом, попала на минное поле противника, была атакована авиацией. С-5 подорвалась на мине и мгновенно затонула. В живых остались лишь те, кто находился на мостике. Командир катера, бывший подводник и мой однокурсник по училищу капитан-лейтенант Борис Иванов, оказался свидетелем гибели этой лодки и позже рассказывал мне:

— Услышав сильный взрыв, я обнаружил слева по корме тонущую подводную лодку. Немедленно бросились на помощь, подняли на палубу командира капитана 3-го ранга Александра Бащенко. Затем вытащили капитана 1-го ранга Египко, комиссара Обушенкова. Дав задний ход, мы подошли к Анатолию Кузьмичу Аверочкину, но он уже потерял силы и ушел под воду. Опоздали всего па две-три секунды.

Вряд ли было правильно, что командирам подводных лодок приказали форсировать финский залив в надводном положении. Ведь стоило лодке уйти на глубину, и минная опасность для нее значительно уменьшилась бы.

«Фрунзенец» (Л-3) был почти готов к выходу в море. Торпеды, мины и артиллерийские снаряды — все было в полном комплекте. На месяц хватало топлива, продуктов питания и неприкосновенного запаса.

В 18 часов мы вышли в аванпорт для пробного погружения, или, как принято говорить, дифферентовки. Три «малютки»: М-79, М-81 и М-83 — к нашему приходу уже отдифферентовались и в кильватерной колонне ушли из гавани в море на свои позиции.

Вскоре ушли и мы. Задача была проста — находиться на подступах к Лиепае и ждать вражеских кораблей. Если появятся — сообщить командиру базы и только после этого атаковать.

Идти на позицию было недалеко — всего полтора часа. Катера, охранявшие нас, дали полный ход, повернули обратно в порт, а мы нырнули под воду.

— Принимайте на себя управление кораблем, — приказываю своему помощнику Владимиру Коновалову.

— Есть заступить на вахту, — последовал ответ, и Коновалов повторил мои указания для вахтенного командира:

— Курс двести семьдесят, с приходом в середину нашего квадрата приказано ходить курсами 180—360 градусов. Ход — два узла, глубина погружения — перископная. Подводная лодка отдифферентована, слушается рулей хорошо. В уравнительной цистерне пять тонн, в носовой дифферентной — полторы, в кормовой — две тонны водяного балласта.

Один за другим на боевых постах рулевые, трюмные, электрики, вахтенный командир инженерной службы на посту погружения и всплытия просят разрешения у Коновалова заступить на вахту.

Кивнув головой в знак одобрения, я направился в командирский отсек.

Взяв из ящика объемистую тетрадь, я сел на единственную разножку и начал писать. Это были первые страницы того военного дневника командира подводной лодки, который я хранил долгие годы, поверяя ему свои нелегкие думы.

Все предвоенные годы я, как и другие, был убежден, что «воевать будем на территории противника». Но когда на второй день получил первое и последнее указание командира Лиепайской базы: «В Лиепаю не заходить», я был буквально потрясен. Неужели так быстро гитлеровские войска оказались у города?

В понедельник вечером мне, наконец, удалось увидеть в перископ какой-то корабль. В том, что он вражеский, подозрение у меня появилось сразу. Почему он движется не в Лиепаю, а в противоположную сторону? Уже на боевом курсе я определил, что это подводная лодка. Когда же в первый отсек лейтенанту Дубинскому была дана команда: «Аппараты, товсь», а расстояние до цели составляло не более трех кабельтовых (кабельтов — 185 метров), я поднял перископ и прочел на борту цели С-3. Я был поражен.

С-3 командовал мой приятель капитан-лейтенант Н. А. Костромичев. Мы знали, что С-1 и С-3 стояли в ремонте, но какова готовность их к выходу в море, было неизвестно. Как могли выпустить подводную лодку в море без оповещения по флоту и, что еще хуже, без охранения в пределах базовых вод? Ведь здесь, на подходах к Лиепае, четыре, подводных лодки, и любая могла атаковать. Я уже не говорю о подводных лодках противника.

Пока я рассматривал С-3 в перископ, она повернула на девяносто градусов вправо и курсом на север начала быстро удаляться. Море было слегка взбудоражено — три-четыре балла, поэтому ни Костромичев, ни его вахтенные на мостике не обнаружили перископа нашей лодки. Если бы я знал, что случится с друзьями всего через час...

Только придя в Таллин, мы узнали, что С-3 не суждено было дойти до Вентспилса, куда она направлялась. Из-за неисправности системы погружения идти под водой она не смогла. На полпути, недалеко от маяка Ужава, С-3 была обнаружена вражескими катерами. Полтора часа шел неравный бой. Атаки четырех катеров Костромичев стойко и искусно отражал артиллерийским огнем и уклонялся от них маневром. Орудийный расчет и часть командиров, находившихся на мостике, были убиты или тяжело ранены. Николай Костромичев, не сдаваясь, пытался маневром подводной лодки выброситься на берег, но в это время последовала новая атака. Выпущенные катерами две торпеды разбили С-3 на три части. Начальник наблюдательного поста на маяке Ужава вскоре сообщил в Таллин о трагической гибели С-3.

... Шли третьи сутки войны, мы не имели точных сведений о том, что делается в стране, на фронтах и даже в Лиепае, которая была видна нам в перископ. Когда всплывали для зарядки аккумуляторной батареи, то с мостика отчетливо видели, что порт и город в огне. Горели топливные склады, завод «Тосмаре», штаб военно-морской базы и наши казармы. С болью глядя на горящий город, я невольно вспомнил такой же июньский день, вернее, ночь — год тому назад, в то, другое, мирное лето, от которого теперь, казалось, нас отделяла вечность. Тогда тоже было много огня по всей Латвии, но то горели праздничные костры, играла музыка, а не гремела канонада, люди кружились в хороводах, а не прятались в укрытиях. Из года в год ночь на 24 июня самая короткая летняя ночь, проводилась в Лиепае, как и во всех городах и селениях Латвии, с песнями и танцами. По всей Юрмале, на пляжах и в рощах, горели поднятые на высокие столбы бочки со смолой, пылали костры, пели песни и молодые и старые.

— Лиго, лиго, лиго... — разносилось по всем окрестностям. У костров на почетных местах сидели те, кто носил самое распространенное в народе имя — Янис. Их головы украшали огромные венки из зеленых дубовых листьев. Пили пенящееся, янтарем переливающееся в свете огня домашнее пиво. «Теперь, — думал я тогда, — настали иные дни, иные ночи — время тревоги нашей, время суровых испытаний».

Те, кто видел киноэпопею «Великая Отечественная», названную американцами «Неизвестная война», несомненно, запомнили в одной из серий кадры о Лиепае — «тихом городке под липами»: пустынный берег Балтийского моря, медленно набегающие на ослепительно белый песок волны омывают останки павших воинов, пограничников, моряков, рыбаков.

Эти кадры никого не могут оставить равнодушными. Своей героической борьбой защитники Лиепаи не только остановили и изрядно потрепали гитлеровские войска, штурмовавшие город, но и отвлекли на себя значительные силы других частей группы армий «Север», наступавших на Ленинград.

... Четвертые сутки пребывания Л-3 на позиции у Лиепаи. О нас, казалось, забыли.

На мои донесения — «Противник не обнаружен, продолжаю нести дозор» — никто не отвечал. Потом мы узнали, что в это время в ночь на 25 июня вражеские торпедные катера атаковали и чуть не потопили С-7 недалеко от Ужавы.

В дымке дизелей, работавших на гребные винты и на зарядку батарей, командир С-7 Сергей Прокофьевич Лисин заметил, что за подлодкой следуют два катера.

— Сигнальщик, запросите у катеров опознавательные! — приказал командир.

— Есть запросить опознавательные! — отрапортовал сигнальщик Алексей Оленин и быстро передал специальным фонарем, как было указано в «Таблице опознавательных» на 25 июня, условный сигнал. С головного катера последовал точный ответ.

— Значит, наши, — сказал Лисин. — Доктора наверх.

Лисин решил воспользоваться оказией и передать на катер тяжело заболевшего краснофлотца.

— Передать на катер, — снова скомандовал Лисин сигнальщику Оленину, — подойти к борту подводной лодки.

— Ответ: «Ясно вижу», — доложил Оленин.

И вдруг с правого борта, где-то совсем близко, послышалась работа винтов торпеды. Штурман Михаил Хрусталев, появившийся на мостике, крикнул:

— Торпеда справа!

— Срочное погружение! — Лисин понял: фашистские катера атаковали С-7, но промазали.

Закрывая за собою люк, он услышал, как над ним ударило несколько очередей из крупнокалиберных пулеметов. А когда подлодка была уже на глубине, послышались сильные разрывы глубинных бомб.

Через сальники стала просачиваться вода, начали «плакать» заклепки. Из всея отсеков поступали доклады о полученных повреждениях. В шестом начался пожар.

— Стоп электромоторы, — приказал Лисин.

Как ни хотелось оторваться от катеров, все же пришлось лечь на грунт. Выключили электропитание. Горевший кабель быстро загасили. В шестом отсеке дышать было невозможно, люди перешли в седьмой.

Наверху вражеские катера остановили моторы и прослушивали глубину в надежде, что подводная лодка подаст признак жизни.

— Надо же, первая боевая стычка с врагом, — сокрушался комиссар Василий Семенович Гусев, — сразу нас загнали на грунт.

— Не пойму, как секретные опознавательные попали к врагу,—- со злостью сказал Лисин.

А в это время шли неутешительные доклады. Вода в трюмах грозила залить палубу, где расположены электромеханизмы. В отсеки стал просачиваться дым. Неожиданно катера начали бомбометание. Взрывом С-7 подбросило и ударило о грунт, стрелка глубиномера запрыгала. Еще несколько резких взрывов и ударов по корпусу — и опять тишина.

— Осмотреться в отсеках, — приказал Лисин.

Люди не спускали глаз с командира и комиссара. Лица у Лисина и Гусева были невозмутимы.

В отсеках с каждой минутой труднее дышать. Явно не хватает воздуха. Машины с патронами регенерации для очистки воздуха пускать нельзя, можно выдать себя. Катера, видимо, снова замерли. На подводной лодке по-прежнему никакого движения, тишина, но чего это стоит! Лица в поту. Вены надулись, посинели, у некоторых из носа и ушей появились капельки крови. Вода из трюмов вышла на палубу и начала подходить к механизмам. Хотя все сальники поджали, но немного пропускает сальник пневматической машинки. Капли редкие. Они падают на резину, прикрывающую электроконтроллер, и едва слышны. Но всем кажется, что в наступившей тишине они гремят, словно бомбы. Трюмный Валентин Куница осторожно подходит к этому месту и кладет под капли кусок пакли. Теперь уже ничто не нарушает тишины. Медленно тянутся минуты. Но вот в переговорных трубах чуть слышный свист.

— Есть — первый отсек, второй, третий... пятый, седьмой... — быстро отвечают боевые посты.

— По местам стоять к всплытию. Артрасчету приготовиться к бою, — приказывают из центрального поста.

Это значит, что в создавшейся обстановке все выбегут на верхнюю палубу и будут бить фашистов в упор из пушек и пулеметов, винтовок, забросают гранатами. А дело мотористов — обеспечить С-7 максимальный ход.

— Продуть балласт! — приказывает Лисин.

Подводная лодка начала вздрагивать. Со свистом врывается воздух в междубортные цистерны, но ил, видимо, крепко присосал С-7 и не пускает ее наверх.

— Прибавить давление в магистраль, — командует инженер- механик.

Подводная лодка начала отрываться от грунта кормой. Нос как будто закреплен ко дну — ни с места. Валентин Куница прекращает продувать кормовую группу и дает воздух в носовую группу. С-7 быстро поднимается наверх.

Лисин, взяв с собой ручной пулемет, спешит по трапу, открывает рубочный люк и выходит на мостик. За ним быстро выскакивают остальные. Кругом тишина, только чайки в сотне метров от подводной лодки кружатся над морем, сплошь покрытым оглушенной рыбой.

Огляделись. В носовой части несколько пулевых пробоин — это и не давало возможности нормально всплыть, поскольку нарушилась герметичность цистерн. Подводная лодка находилась в видимости Вентспилсского маяка. Командир решил по радио ничего не доносить — лишние данные для вражеской радиоразведки. Дав полный ход, С-7 прибыла в Вентспилс. В течение дня повреждения были исправлены, и лодка снова вышла в море...

Мы получаем первое боевое задание. Наконец-то!

Ранним утром 26 июня от капитана 1-го ранга Египко поступил приказ: «Идти к вражескому порту Мемель (Клайпеда) и выставить минное заграждение».

— Вспомнили, наконец, о нас, — сказал с удовлетворением Баканов.

Стало ясно: кончилось временное подчинение командиру Лиепайской базы (мы не знали, что в это время он уже был в Таллине), и Л-3 начинает нормальные боевые действия.

Чтобы произвести расчеты, я зашел в штурманский пост, и мы вместе с Петровым начали детально готовиться к выполнению задания.

Как нарочно, наверху в этот день установилась отличная погода. Небо чистое. На море штиль. В такую погоду нужна исключительная осторожность. Перископ, поднятый даже на несколько секунд, оставляет на поверхности пенистый след, который виден далеко с берега или с катера-охотника. Легко может обнаружить в такую погоду подводную лодку и самолет.

Даю команду вахтенному командиру ложиться на курс. Дозволен и счастлив безмерно. Нам поручено закупорить минами выход из фашистского порта. Задача нелегкая и исключительно важная. И это доверено нам, фрунзенцам — без всяких скидок на вторую молодость корабля и на нашу малоопытность. Представляю, с какой радостью встретит это сообщение команда!

— Задача, — говорю минерам, — требует от экипажа, и особенно от вашей боевой части, настойчивости, мужества и умения.

— У нас все готово, — докладывает лейтенант Дубинский.

— Если откажет автоматика минных труб, как быть? — спрашивает, слегка покашливая, худой и бледный, с капельками пота на верхней губе главстаршина Николай Овчаров. Я знал, что он нездоров, но Овчаров так настойчиво просил меня взять его в поход, — «хоть на один боевой выход!», — что я не смог отказать.

— Немедленно переходить на постановку вручную.

— Есть, — отвечают в один голос Дубинский, Овчаров и мичман Сидоров. По их лицам видно, что они довольны и горды заданием.

— А теперь идите в кормовой отсек и еще раз проверьте готовность всех механизмов и аппаратуры. Пока время есть...

Мы шли медленно, каждый час приближаясь к цели всего на две мили. Это самый экономичный ход Л-3. В перископ, кроме зеркальной поверхности моря да надоедливых чаек, ничего не было видно. Но вот, наконец, и поворот на курс девяносто градусов. На вахту заступил Коновалов. Он настойчиво ищет корабли или самолеты противника. Каждые пять-шесть минут запрашивает акустика:

— Что слышно на горизонте?

— Горизонт чист! — следует ответ.

Подходим ближе к цели. Даю команду: «боевая тревога!» Люди занимают свои места. Держим курс прямо в порт. Новая команда — «уменьшить ход». Теперь он самый минимальный.

До места постановки мин восемнадцать миль, но уже слышны резкие щелчки: это катера-охотники время от времени сбрасывают глубинные бомбы. Первые разрывы настораживают всех. Хорошо, думаю про себя, что бомбы не рвутся сразу у борта: глядишь, пока подойдем к порту, несколько попривыкнем. Акустик уже слышит шум винтов резво бегающих «охотников», а вскоре докладывает и о крупном транспорте. Он идет из порта. Оставшееся расстояние в десять миль мы идем по едва заметным створным знакам (ориентиры для указания движения судна, самолета).

Взрывы глубинных бомб теперь сильны и кажутся настолько близкими, что трудно определить направление на них. В последний раз решаю поднять перископ, чтобы окончательно проверить свои расчеты. За несколько секунд успеваю взять два пеленгам один на лютеранскую церковь, второй на заводскую трубу. Транспорт уже вышел из порта и, не доходя до буя, повернул влево и пошел вдоль берега в южном направлении.

Ложимся на боевой курс. Все на своих местах, каждый готов выполнить свой долг. Старшина Овчаров докладывает на командный пункт, что кормовой отсек готов к минным постановкам. Не успеваю дать команду — «начать постановку», как раздается, сильный взрыв. За ним второй, третий, четвертый... Многие падают на палубу, но тут же быстро встают на свои места. Гаснет освещение. Часть электроламп разбита. На этот раз бомбы упали, рядом с Л-3. Но корпус подводной лодки, сделанный из высших сортов стали, был очень прочным.

Из всех отсеков идут доклады: никаких повреждений корпуса и механизмов нет. Можно приступить к минной постановке. Поскольку мы пришли к заключению, что плавать в подводном положении следует с отрицательной плавучестью, то Л-3 больше «тонет», чем всплывает. Иногда она опускается ниже заданной глубины, задевая килем грунт. Глубина моря у порта всего восемнадцать метров. Боцман Настюхин волнуется, ему с трудом: удается держать глубину двенадцать метров.

— Пусть лучше старушка потонет, чем покажет свою рубку катерам, — успокаиваю Настюхина и тут же даю команду: — Начать постановку мин.

Ритмично защелкали счетчики. После каждой вышедшей за корму мины слышу по переговорной трубе голос Овчарова:

— Вышла первая... вторая... третья...

Акустик докладывает:

— Катера полным ходом идут на подводную лодку, пеленг меняется на нос!

— Прекрасно, Дима, — отвечаю громко, чтобы слышали все. Напряжение растет. Прямо по носу Л-3 раздаются четыре сильных взрыва, вслед за ними еще четыре — наступает тишина. Снова доклад Жеведя:

— Катера удаляются.

— Вышла двадцатая, — слышу доклад из кормового отсека.

Отовсюду идут сообщения в центральный пост об устранении последствий бомбежки. Собраны осколки электроламп и плафонов. Большинство уцелевших ламп горит очень ярко — спутаны нити накала. Теперь мы убедились, насколько прав был М. Крастелев, начавший еще задолго до войны и без каких-либо директив сверху самостоятельную и самодельную амортизацию наиболее важных приборов и некоторых светильников. Порой мне не нравились висящие на резиновых жгутах и нелепо качающиеся коробки приборов и корпуса плафонов. Зато они уцелели при бомбежке! Вот когда я оценил усилия нашего непоседливого инженера. Жаль, что он не успел закончить работу до выхода в море.

Смотрю сейчас в центральном посту на Крастелева, уставшего, .но собранного до предела, четко командующего людьми, думаю: «Чудесный ты человек, Михаил Андроникович. Каким был на берегу, до войны, таким же спокойным, чуточку ворчливым, остался в бою».

Пользуясь тишиной и тем, что Л-3 на курсе отхода, Баканов пошел по отсекам поговорить с людьми. Такова обязанность комиссара (в этот день, в субботу 28 июня, мы получили радиограмму: «Замполитам кораблей и частей вступить в должность комиссаров»).

Привести в порядок технику корабля оказалось делом нетрудным. Но нервное напряжение не отпускало. Я понимал, что людям нужны отдых, сон, тишина. Но как это осуществить?

До сих пор мне трудно объяснить, почему я тогда пошел на риск, дав отдых двум боевым сменам в условиях не закончившейся операции. Вероятно, решение оставить одну смену на вахте, было продиктовано крайней усталостью всего экипажа.

Глубина погружения — пятнадцать метров, скорость — те же два узла, курс — двести семьдесят градусов. Вахтенный командир Дубинский через каждые пять минут поднимает перископ для осмотра поверхности моря. Время ночное, но наверху светло. Мы под водой двадцать часов. Дышать очень тяжело. Нужно всплывать, вентилировать отсеки и, главное, зарядить аккумуляторную батарею.

В полученной нами ранее радиограмме комбриг Египко сообщал, что в районе вражеского порта находится подводная лодка С-4, которая во время нашей минной постановки выйдет за меридиан двадцать градусов.

Не пересекая этого меридиана, всплываем — только под боевую рубку. Вечерний бриз волнует поверхность моря, сплошная облачность создает подобие сумерек. Вокруг ни единого корабля. Решаю всплыть полностью.

Но тишина оказалась обманчивой. Л-3 всплыла и дала ход дизелями, но тут же была обнаружена подводной лодкой С-4. Ее командир Дмитрий Сергеевич Абросимов позже доносил в штаб: «28 июня в 23 часа 30 минут обнаружил подводную лодку, вышел в атаку, а через двенадцать минут опознал в ней нашу Л-3. Чтобы убедиться в этом, подозвал к перископу комиссара и помощника. Они подтвердили, что это Л-3. От атаки отказался».

Так мы едва не стали жертвой своей же подводной лодки.

Закончив зарядку, вентилирование, мы снова ушли на глубину.

Акустик и радист исправно несут вахты. Находясь уже под водой, Василий Титков принял сводку Совинформбюро: «Оставлен порт Лиепая». Радость нашего успеха была омрачена тяжелым известием.

Это была большая потеря для нас также потому, что мы остались без мин. Теперь за ними надо идти в Кронштадт, туда и обратно — 3500 миль!

Сообщение нас сильно потрясло. Несмотря на усталость, — я почти трое суток не отдыхал, — уснуть не смог. Лежа на койке, видел, как Баканов ходил по отсеку, от одной переборки к другой. Заметив, что я не сплю, он зашел ко мне в каюту, присел на кровать и почти шепотом сказал:

— Зря ты, командир, списал на берег курсантов. Погибли они, видимо, в Лиепае. Надо было оставить хоть бы Синицына или Григорьева...

— Почему Синицына или Григорьева? — удивился я. — Мне, например, хотелось бы оставить всех восьмерых. Но пойми, Александр Иванович, на подводной лодке, уходящей на боевую позицию, возить пассажиров без всякой надобности — преступно.

— Да, ты прав, конечно, хорошо, что Овчарову разрешили идти в море, — уже успокоившись, сказал Баканов.

— Не будь такого старшины, как Овчаров, не знаю, удалось бы нам в этом походе так успешно выполнить минную постановку.

(Тогда мы еще не знали, что вскоре у Мемеля на наших минах погибнут четыре фашистских корабля.)

Как развивались события в Лиепае после нашего выхода на позицию, что стало с курсантами-стажерами, мы узнали по возвращении в Таллин, и то довольно отрывочно. Более подробно эту печальную историю мне рассказал уже после войны капитан 3-го ранга Николай Алексеевич Прусаков.

22 июня на береговой базе подплава командование объявило решение о создании боевой группы из курсантов. На следующий день отряд моряков из флотского экипажа, где почти все курсанты училища стали старшинами взводов, получил новые пятнадцатизарядные винтовки, гранаты, патроны, пулеметы. Вечером 23 июня батальон во главе с начальником политического отдела Лиепайской военно-морской базы полковым комиссаром Павлом Ивановичем Поручиковым встал в первые ряды защитников города.

Поручикова я знал еще по Черному морю, он был моим комиссаром на подводной лодке Д-5. В Лиепае нам так и не удалось встретиться.

Утром 25 июня враг перешел в наступление. Основной удар на город гитлеровцы наносили вдоль шоссе Гробиня—Лиепая. Первая атака была отбита. Позиции защитников города находились под сильным минометным огнем. Местами натиск врага принимал такой ожесточенный характер, что вспыхивали рукопашные схватки. В бою героически погибли курсанты Болдырев, Назаров, Григорьев. Осколком мины был ранен в голову Н. Прусаков. Курсантов Никулина и Матвеева в тяжелом состоянии доставили на санитарный транспорт для эвакуации. Но транспорт был потоплен вражескими самолетами после выхода из Лиепаи..

Весь день защитники города вели неравный бой с врагом, но силы иссякали. Не хватало патронов и ручных гранат. Погиб главный руководитель и организатор обороны города генерал-майор Н. А. Дедаев, командир 67-й дивизии, которая вместе с моряками и рабочими защищала город.

В результате упорного сопротивления наших сил противник к вечеру 25 июня вынужден был временно приостановить наступление. Эта задержка позволила выйти из Лиепайского порта танкеру, восьми транспортам и шести подводным лодкам.

Но на заводе еще стояли корабли, которые не могли выйти в море. Когда враг подошел к окраинам города и отдельные его части прорвались к «Тосмаре», старший в группе ремонтирующихся кораблей командир эскадренного миноносца «Ленин» капитан-лейтенант Юрий Михайлович Афанасьев приказал экипажам сойти на берег и встать в ряды защитников города. Корабли, склады боезапаса и топлива по приказу Афанасьева были взорваны. Это нелегкое, но единственно верное решение было продиктовано сложившейся обстановкой.

В боях за Лиепаю погиб мой товарищ, мой первый комиссар. Павел Иванович Поручиков. Из восьми курсантов-стажеров на Л-3 прорвался из окружения только один — Николай Прусаков. С ним я встретился спустя шесть лет после войны. Он работал в Высшем военно-морском училище подводного плавания старшим преподавателем.

Горечь неволи испытал Николай Синицын. Раненного, его эвакуировали с линии фронта в Лиепайский военно-морской госпиталь. Утром 29 июня, очнувшись в палате, он увидел гитлеровского офицера и автоматчика. Так начался плен. Попытки побегов кончались неудачами и жестокими наказаниями. Синицын был освобожден нашими войсками в конце апреля 1945 года.

За мужество и героизм, проявленные в годы фашистской неволи, ленинградскому инженеру-конструктору Николаю Михайловичу Синицыну в 1958 году был вручен орден Красного Знамени.

Лишь пятнадцати из шестидесяти восьми курсантов Высшего военно-морского училища имени М. В. Фрунзе удалось вырваться из окруженной врагом пылающей Лиепаи. Они прибыли в училище, где получили назначения на командные должности в части флота и на корабли.

 

* * *

 

В 1981 году в канун Дня Победы над гитлеровской Германией к лиепайчанам — морякам, рыбакам, ветеранам Великой Отечественной войны — прибыли гости, ветераны-балтийцы из Москвы, Ленинграда. Те, кто в грозные для нашей Родины годы ковал победу над фашизмом и до конца выполнил свой воинский и патриотический долг: Герой Советского Союза, бывший командир подводной лодки С-7 С. Лисин; командир соединения подводных лодок, ныне вице-адмирал в отставке Л. Курников; командиры гвардейских лодок «Лембит» и Л-3 А. Матиясевич, П. Грищенко и многие другие.

Нас, как родных, тепло и радушно встретили бывшие сослуживцы, матросы, старшины, офицеры, проживающие ныне в городе морской славы — Лиепае. Среди них особенно приятно было видеть капитан-лейтенанта в отставке В. Андрущака, бывшего краснофлотца, рулевого сигнальщика с подводной лодки Л-3, вдову бывшего комдива лодок Г. Гольдберга Ксению Дмитриевну вместе с ее дочерью, внучкой и правнуком Гришей, названным именем прадеда.

С Владимиром Андрущаком мы не виделись 40 лет, с тех пор как он ушел с лодки — ушел учиться, имея на груди боевые ордена Красного Знамени, Красной Звезды и медали. Началась для него нелегкая лейтенантская служба на тральщиках — не менее опасная, чем на подводной лодке в дни войны. Нужно было очистить от мин финский и Рижский заливы, побережье восточной Прибалтики до города Балтийска.

На это ушло много лет тяжелого и опасного труда. Только в 1956 году Владимир Леонтьевич уволился в запас и обосновался с семьей в Лиепае, стал капитаном рыболовного траулера. Младший сын Евгений — инженер-электрик, работает главным инженером по капитальному строительству Лиепаи.

Вместе обходим священные места города: памятник основателю Советского государства В. И. Ленину, монумент героическим защитникам Лиепаи; подходим к центральному парку города, где на берегу Балтийского моря высится символическая фигура женщины, скорбящей о своих сыновьях — моряках, солдатах, рыбаках, погибших в седых водах Балтики.

Идут годы, десятилетия, а подвиг защитников Лиепаи будет вечно жить в благодарной памяти потомков.

 

СОДЕРЖАНИЕ

Горшков С. Г. Предисловие

Кузнецов Н. Г. Накануне

Бои за Лиепаю

Смирнов С. С. Не померкнет никогда

 

1. ГРУДЬЮ ПРЕГРАДИЛИ ПУТЬ ВРАГУ

 

Якушев В. И. Заставы подняты по тревоге

Попова Ж. Ф. Чтобы Родина цвела       

Попова Ж. Ф. В небе Лиепаи        

Орлов А. И. Полк принимает бой

Чудновский С. Я. Под шквалом огня

Железцов В. А. Стояли насмерть

Беджанян О. Д. Снайперские выстрелы

Шевченко М. П. До последнего снаряда        

Решетников И. П. Первый бой

Архаров В. В. Артиллеристы, точней прицел!      

Клейн. А. X. На выручку

Попова Ж. Ф. Я — сын трудового народа     

Иванов О. Д., Чечеткин В. А. Комендант укрепрайона

Рябикин В. П. Тайна Зиргусилса

Дедаев Ю. Н. Слово о моем отце

Попова Ж. Ф. Поиск завершен

 

2. МОРСКАЯ ДОБЛЕСТЬ

 

Шарандак В. И. В бой вступают моряки-пограничники

Савченко В. И. Человек трудной судьбы       

Попова Ж. Ф. Полковой комиссар Поручиков

Тимашков Ф. К. Первые залпы войны

Попова Ж. Ф. Последний бой       

Ермилов С. К. Авиаторы флота наносят бомбовые удары

Гуськов В. А. Так начиналась война

Грищенко П. Д. Войной проверены рули      

Карповский Н. С., Чечеткин В. А. Два солдата

Стрелов А. Б. Курсанты стояли насмерть      

Московчук В. Е. Стажировка... в бою

Лепешков С. И. Друзья познаются в беде

Лепешков С. И., Чечеткин В. А. Морской батальон

Татаров А. С. Коммунисты, вперед!

Ободовский М. С. На позиции — курсанты

Попова Ж. Ф. С именем Ленина

Амосов И. С. Мы — ленинцы

Носачев И. С. Прощание с кораблем

Федорченко В. Г. Огонь по фашистским самолетам

 

3. ВОИНЫ В БЕЛЫХ ХАЛАТАХ

 

Дедюлин В. И. Начсандив Косников

Чинченко И. И. Клятве верны

Дедюлин В. И. Люди с добрым сердцем        

Виксне А. А. Янис Коса, врач и борец

 

4. ВМЕСТЕ С АРМИЕЙ И ФЛОТОМ

 

Савченко В. И. Третья сила обороны

Клява Л. М. В те грозные дни

Павлович А. А. Два долгих дня

Ковалишин И. П. Они погибали, но не сдавались

Клейн А. X. Столкновение

Керве Р. М. Тюльпаны, полные солнца

Янушка А. Е. Дайте мне задание

Яунзем П. Я. На последнем рубеже      

Чечеткин В. А. Биография подвига       

Грейгут Р. Я. Автограф на нотном листе

Калнинь В. В. Солнечные краски

Рудзит А. А. Традициям верны

 

 

Редакционная коллегия:

доктор исторических наук В. И. Савченко, А. А. Рудзит, В. А. Чечеткин, Ж. Ф. Попова, А. Е. Янушка

Составители:

Владимир Алексеевич Чечеткин, Аустра Адамовна Рудзит

Рецензенты:

Г. А. Аммон, доктор исторических наук, профессор;

В. И. Савченко, доктор исторических наук

Оформление — художника Вит. Ковалёва

 

Редактор: Н. Лебедева Художественный редактор: Э. Гаркевичс Технический редактор: В. Бралена Корректор: В. Ковалева