Главная » Библиотека » Живая память » СУДИТЕ О ЛЮДЯХ НЕ ПО ОРДЕНАМ И МЕДАЛЯМ, А ПО ИХ ПОСТУПКАМ

Живая память

 

Воспоминание ветеранов

Второй мировой войны


 

Лиепая, 2007 год

 

 

СУДИТЕ О ЛЮДЯХ НЕ ПО ОРДЕНАМ И МЕДАЛЯМ, А ПО ИХ ПОСТУПКАМ

 

Читая и слушая рассказы о войне, кое-кто решит, что слава и бесславье были тогда делом обычным. Но всем ли по заслугам досталась слава. Героев и подвигов, боевых и мирных, было так много и столько было проявлено мужества людьми, что порой это воспринималось уже как нечто вполне обыденное. Софья Аркадьевна ЖОЛУДЕВА (Мачульникова) также не прославилась в годы войны. Нет у нее ни орденов, ни медалей, лишь скромная запись в трудовой книжке о том, что она в 1944-1948 годах работала весовщиком на станции железной дороги. А пережить ей пришлось столько, что в пору книгу об этом писать.

- родилась я в Смоленской области, - вспоминает она. - Отец мой был «первым учителем в селе», как писала тогда областная газета, потому что он в своем доме-пятистенке в первые годы после революции организовал первую школу, собрал ребятишек с округи, а их отцам велел сбить из досок лавки и стол, которые заменяли ребятам парты. О маме могу сказать лишь одно: она у нас была лежачая больная, поэтому все заботы о доме и семье лежали на отце. И мы, девчонки, рано повзрослели.

Когда началась война, я училась в школе. Наши отступали. Чтобы задержать противника, взрывали мосты, поджигали склады. Помню, как вместе с соседкой отправилась к складу с шерстью. Ведь пропадет, а нам носить зимой будет нечего. Зато домой потом еле добрались, где бегом, где ползком, потому что вокруг гремели взрывы и слышалась стрельба. В небе кружила «рама» - немецкий самолет-разведчик. За ним прилетел бомбардировщик и разбомбил самые крупные строения: колхозные сараи. Снаряды летели через всю деревню, горели дома. Меня тогда контузило. На время я даже потеряла слух, но это не помешало мне броситься спасать животных и птиц. Выпустила их на волю, они все разбежались кто куда.

А еще остался в памяти один случай. Заглянул как-то к нам в дом солдатик. Судя по глазам, он был родом откуда - то из Средней Азии. Протянул мне узелок, попросил сохранить до его возвращения из разведки. Там были носочки красивые и поясок к платью... Не вернулся солдатик. Его подарок, приготовленный для сестры или любимой, достался мне.

Когда деревню заняли немцы, то оставили «для зачистки» отряд во главе с пожилым немцем, а сами двинулись на восток. Стали поговаривать, что деревню сожгут. Тогда все поднялись и выехали обозом.

Только наша семья не могла двинуться за ними следом. Не было лошади, к тому же мама не ходит. Спасло нас то, что я немного знала немецкий язык. Пожилой немец посочувствовал, указал на жеребенка-двухлетку, который отстал от матери и крутился возле людей. Он подсказал по-немецки, мол, запрягите его. И хотя такого маленького нельзя было запрягать, но делать было нечего, и сестрички, которым едва стукнуло по 14-15 лет, запрягли жеребенка и поехали догонять обоз. А немец шел рядом. Сблизило нас то, что он оказался родом из Дрездена, откуда родом была моя крестная.

Дед Енька Иона предложил немцу провести обоз к месту назначения более коротким путем, показал дорогу на карте. Немец согласился. Доехали до поворота и бросились в рассыпную, крикнув немцам, что в лесу партизаны. Те даже стрелять в людей не стали. Укрылись в лесу, а потом возвратились в деревню.

Время шло. И вот немцы приказали молодежи собраться в центре села. Прошел слух, что будут вывозить молодежь в Германию. Уже были известны случаи, когда черный «воронок» с легковушкой подъезжали к дому, оттуда выводили людей, которых потом уже никто не видел. Я вскочила на лошадь и помчалась предупредить скрывавшихся людей. Сама-то надеялась, что меня не тронут, малолетка еще, но кто-то донес, и за мной тоже приехали. Когда меня сажали в машину, парни в немецкой форме пинали меня как футбольный мяч. Один больно ударил сапогом по копчику, в другой - носком сапога в живот...

Ночью лил дождь. В камере все жались друг к дружке, а из меня лилась кровь. Меня арестованные пожалели, посадили в серединку, чтобы не замерзла. А вода, стекавшая с дырявой крыши помогала скрыть, что я истекаю кровью. Видела я, как из камеры пыток, располагавшейся напротив нашей камеры, выволакивали избитых людей. У них текла кровь изо рта, из носа, ушей...

Все в камере с ужасом ждали, когда придет их черед. Готовились к худшему - к газовой камере. Кто-то советовал: сохранить мочу, чтобы когда пойдет газ, намочить ею подол платья и прикрыть лицо, чтобы не задохнуться. Мертвых, дескать, закапывают неглубоко, можно выбраться потом из-под трупов.

Но на допросе в гестапо, видно, меня пожалели, отпустили. То ли вина моя была недоказанная, то ли сочли, что я и без того нежилица на белом свете, потому что была я совершенно обескровленная, страшная. Меня отпустили. Кое-как, ползком, на четвереньках, добралась я до дому. Посмотрела там на себя в зеркало, а я вся синяя. Так вот, оказывается, почему от меня все прохожие шарахались.

А оккупация продолжалась. Жить становилось все труднее. Люди голодали. Нам помогло выжить то, что отец, оставшийся во время партизанства в лесу без ноги, вспомнил, что возле бойни когда-то были закопаны дубленые свиные шкуры. Мы их откопали, отмыли, варили и ели.

Старостой в нашем селе назначили Привалова. Он был свой человек, спасал людей. Однажды немцы схватили ребят, пиливших дрова, заподозрив, что они подкладывают патроны в гнилую древесину и дрова взрываются в топках паровозов. Ребят должны были сжечь живьем вместе с сараем, где они находились.

Старосте удалось убедить немцев, что, мол, сами они виноваты, не умеют топить русские печи. Мы молились на этого старосту. Но когда пришли наши, они не посмотрели на подписи, собранные односельчанами, и все равно осудили Привалова на 20 лет «за пособничество гитлеровцам». Он честным трудом искупил «вину», но вскоре после освобождения умер.

Кое-что и мне удалось сделать для своего родного села в годы войны. Однажды я помогла нашим бойцам, наблюдавшим за окрестностями, обратила их внимание на произошедшие в ландшафте изменения. Мы-то местные, каждый кустик, каждую ложбинку наизусть знали. А посторонним откуда бы знать, что на пустыре, где молодежи нравилось гулять, появились три новых кустика, Когда бойцы дали по ним залп, оттуда бросились врассыпную «зеленые кузнечики». Так был обнаружен боевой расчет немцев. Его уничтожили четырьмя точными попаданиями.

А когда наши края освободили, пришлось нам поработать на трудовом фронте, восстанавливая разрушенное, в том числе железную дорогу. Там работа была особенно тяжелая и небезопасная. Как-то на станцию налетел немецкий бомбардировщик, сбросил бомбы, а потом еще на малой высоте стал из пулемета расстреливать людей, находившихся на станции. А зениток наших нет, еще не успели установить. Сама тогда еле спаслась, а начальник приказал яму зарывать, где кровь убитых пролилась. Ушла я тогда с работы, устроилась в детдом. Потом вышла замуж, и мы перебрались в Прибалтику вместе с латышами, которые долгое время жили на Смоленщине, а после войны надумали возвратиться к родственникам в Лиепаю.

И вот уже более 40 лет я живу здесь. Тут вышла на пенсию, хотя стаж трудовой у меня небольшой, потому что подорванное в года войны здоровье дает о себе знать, и детей я после того ужасного случая, когда меня арестовали, уже не могла иметь. Но мне есть о ком заботиться. Это беспомощные ветераны войны. И конечно мы чтим память о тех, кого уже нет с нами, ухаживаем за их могилками.

Боевых наград у меня нет. Только одна медаль по случаю 60-летия Победы служит мне наградой за перенесенное в годы Великой Отечественной войны.

 

СОДЕРЖАНИЕ

Книга вышла при поддержке Генерального консульства РФ в Лиепае, Лиепайской русской общины и Валерия Агешина, депутата Сейма Латвии.