Главная » Библиотека » Как встретил войну наш Советский Военно-Морской Флот? » Глава 4. Часть 1.

Как встретил войну наш Советский Военно-Морской Флот?

Владимир Мещеряков

 

 

Глава 4. Трудно скрыть правду о войне.

 

Часть 1. Оборона Ханко.

 

Приводим воспоминания Сергея Ивановича Кабанова, бывшего в 1941 году, командующим гарнизоном на полуострове Ханко. С нашим героем мы встречались ранее, когда в одной из глав основной работы, вели нелицеприятный разговор о маршале авиации А.А.Новикове. Отмечалось, что данные воспоминания, на удивление, во многом, как-то удачно, обошли препоны нашей советской цензуры. Поэтому давайте подробно рассмотрим, все то, что предложил читателю генерал-лейтенант Кабанов по начальному периоду войны.

Как и у многих наших мемуаристов отмечается тот факт, что на флота, ранее 22 июня, был отправлена директива о приведении кораблей в состоянии повышенной боевой готовности. Военно-морская база на Ханко оперативно входила в подчинение командованию Балтфлота.

 

«19 июня в 17 часов 15 минут был получен сигнал по флоту: «Оперативная готовность № 2». Никаких объяснений причин введения готовности, сводок, документов не было. Я, не без основания, полагал, что готовность не местная, она объявлена из центра, наркомом Военно-Морского Флота. Все пришло в движение в соответствии с наставлением о готовности. Но части 8-й особой стрелковой бригады не получили из Ленинграда команды занять свои батальонные районы обороны».

Всё, как и везде. Не успело указание из Комитета Обороны дойти до мест, как тут же последовала новая установка о начале свертывания «оперативной готовности № 2». Обратите внимание, что 8-я особая стрелковая бригада, видимо, оперативно подчинявшаяся Ленинградскому военному округу, вообще не получила никаких указаний. Начальник штаба округа Никишев постарался с товарищами.

 

«Вечером, часов в одиннадцать, я пришел домой, чтобы отдохнуть. По оперативной готовности № 2 командные пункты не развертывались, хотя журналы боевых действий было приказано вести».

Это при полной боевой готовности формируется полевое управление с выездом на место. А при указанной повышенной готовности, как в данном случае, оперативной готовности № 2, все сохраняется пока в рамках мирного времени. А зачем? Финляндия же, мирная страна. Подумаешь, финны немцев на свою территорию пустили. Это товарищ Кабанов горячится. Сухопутным товарищам, вообще, из округа никакой бумаги не прислали, видимо, в целях экономии.

 

«Не успел я переодеться и сесть за стол, как с границы по телефону доложили, что из Хельсинки к городу прошли три легковые автомашины с полпредом СССР в Финляндии товарищем Орловым, его заместителем Елисеевым и военно-морским атташе капитаном 2 ранга Тарадиным. Приезд их поздним вечером в базу — дело необычное. Я встревожился. Позвонил домой начальнику штаба: он, оказывается, уже ушел. Я быстро оделся, пошел в штаб, встретил там Максимова (начштаба) и Власова (полковой комиссар). Максимов доложил, что полпред и военно-морской атташе только что были здесь, они приезжали за своими семьями и увезли их в Хельсинки. На Ханко, в лесу, на берегу залива, находилась дача № 13, летом в ней жили семьи полпреда, его заместителя и военно-морского атташе. В чем же дело? Максимов доложил, что полпред коротко сказал: возможно, 22–25 июня Германия начнет с Советским Союзом войну, Финляндия — ее союзница. Кроме того, поскольку в порту Турку (Город на побережье Финляндии западнее полуострова Ханко. – В.М.)  разгружаются две немецкие пехотные дивизии, безопаснее, пожалуй, семьям жить в Хельсинки, там они обладают дипломатической неприкосновенностью. Теперь стало объяснимым, почему так много германских транспортов, особенно в последние дни, следовало в Турку. Ждать больше нельзя. И я приказал развертывать все силы базы, как полагалось по оперативной готовности № 1, но боевой тревоги не объявлять».

Начало войны не скроешь. Наша разведка доложила точно, что война начнется со дня на день. Тем более, в Скандинавии работала солидная разведывательная сеть под руководством Бориса Рыбкина.

 

«В 22 часа 55 минут того же 19 июня было получено донесение штаба 8-й бригады, что в финских заграждениях южнее высоты 20,9 и южнее селения Боргарс сделаны два прохода шириной каждый по пятнадцать — двадцать метров. В этих же районах замечены группы солдат, одетых в форму, непохожую на финскую. Наблюдение вели артиллерийские наблюдатели 343-го артполка бригады с вышек пограничников. Неужели на нашу границу пришли гитлеровские войска? Этот вопрос чрезвычайно занимал меня. Мы ничего не знали о количестве войск по ту сторону границы. А разведку мы могли вести только наблюдением».

Понятно, что немцы хитрили, используя территорию Финляндии, как плацдарм для нападения. Но для того и существует армия, чтобы дать отпор врагу, каким бы «миролюбивым» не выглядело его поведение. В дальнейшем, увидим, примерно такую же картину, какую описал командующий Северным флотом Головко.

Вышестоящее начальство начинает последовательно выкручивать руки командованию Ханко, с целью снижения боевой готовности частей гарнизона. Но все по порядку.

 

«Утром 20 июня я поехал на командный пункт бригады. Он помещался в лесу у подножия безымянной высоты в восьми километрах от переднего края, в нескольких хорошо оборудованных и защищенных землянках. Правильнее их назвать блиндажами, настолько хорошо они были защищены. Все было замаскировано. Автомашины допускали не ближе, чем на километр от командного пункта».

Так как это была наша, пусть и арендованная, но советская территория, то существовала пограничная застава. Запахло войной. Пограничнику несут свою службу на границе до определенного времени. При приведении военных округов в полную боевую готовность, воинские части должны подойти к границе, а погранвойска передать им свой участок охраняемой территории, и поступить в их оперативное подчинение. Это правило характерно для любой страны, в том числе и для Финляндии.

Как же проистекали подобные события на Ханко?

 

«…Еще с утра 18 июня бригада стала получать донесения от пограничников об усиленной деятельности финнов в их районах обороны. Штаб бригады немедленно организовал непрерывное наблюдение за финской стороной. Мы знали, что финны построили свою полосу обороны не на самой границе, как мы из-за недостатка территории, а отступя 2–3 километра; впереди их переднего края обороны находились только пограничные заставы. Появление групп солдат, работающих в пограничной полосе, показывало, что финны выставляют боевое охранение и оборудуют местность на самой границе оборонительными сооружениями».

Наши пограничники заметили, что их визави сворачивают свою деятельность, а наличие боевого охранения показывает, что на границе находятся войска. Чьи? Разумеется, немецкие. Не зря же разведка в прибрежной полосе доложила о прибытии в Турку двух пехотных дивизий вермахта. Ясно и понятно, что немцы находятся здесь не по ягодно-грибному делу. Жди скорого нападения.

 

«Опыт, боевой опыт командного состава бригады подсказал Николаю Павловичу Симоняку и его штабу смелое решение: не дожидаясь команды из округа, самостоятельно, на свой риск и страх, принять все меры к повышению бдительности и боевой готовности…

Ну, а как насчет немцев? Командир бригады доложил, что его полки полностью заняли свои участки обороны. Одновременно он просил, отвечая на мой вопрос, не снимать пока пограничников с охраны границы. Конечно, снимать их нельзя, да, пожалуй, и начальник погранотряда майор А. Д. Губин, мне не подчиненный ни в каком отношении, вряд ли согласится обнажить границу. Так что снимать пограничников нельзя. Пусть наши бойцы привыкнут к новой обстановке и лучше усвоят свои боевые задачи. Наша воздушная разведка в конце суток 20 июня вновь обнаружила четыре транспорта с охранением на подходе к Турку. Значит, сосредоточение войск продолжается».

Так как хрущевцы специально затемнили с началом войны, то и получилось, что нам десятилетиями врали о внезапном нападении Германии. А уж об отдачи сигнала нашим войскам о приведении войск на более высокую степень готовности, никто и нигде, даже, и не заикался. Мы говорим об официально установленном положении в военной истории. Мало ли где, в каких-либо мемуарах промелькнет что-либо подобное о степени готовности войск. Не каждый читатель разберется в сложной военной терминологии. В начале работы я высказывал сомнение по поводу степени боевой готовности войск. Директива из Комитета Обороны, примерно от 18 июня, что предписывала? Повышенную или полную боевую готовность  войск?  Что мы видим у Кабанова? Части стрелковой бригады были готовы сменить пограничников. Значит, была получена директива о приведении войск в полную боевую готовность и ожидании боевой тревоги. Но, как мы уже выяснили, в последующие дни произошло дезавуирование данной директивы. Видите, что пишет Сергей Иванович? – «снимать пограничников нельзя». Понимай, что поступил новый приказ о возврате войск в повседневную боевую готовность и отвод их от границы. А пограничникам продолжить несение службы, невзирая на то, что на противоположной стороне пограничного столба уже находятся вражеские войска. Сколько их, пограничников полегло летом 1941 года на границе, выполняя свой долг, так и не дождавшись подхода стрелковых частей, обязанных находиться в этот момент рядом с ними. На то она и подлость верхов, свернувших полную боевую готовность.

В нашем случае Кабанов, по согласованию с командиром бригады Симоняком и начальником погранотряда Губиным, оставили стрелковые части в пограничной полосе. Выходит, что Кабанов ослушался начальство? Смотря, какое начальство?

Дело вот в чем? Дней за десять до начало войны на базу Ханко прибыло высокое начальство. Командующий округом М.М.Попов, начальник штаба Д.Н.Никишев, командующий КБФ В.Ф.Трибуц и работник военного отдела ЦК партии Н.В.Малышев. Так вот никто из военных не сказал никаких напутственных слов Сергею Ивановичу, кроме партийного работника.

Как пояснил сам Кабанов: «Прощаясь, Николай Васильевич Малышев отвел меня в сторону и тихо, доверительно предупредил, что обстановка в любой момент может резко измениться и чтобы я, как он выразился, не прохлопал».

Читатель! Не поежился ли от прочитанных слов? Честный советский партийный работник высокого ранга с глазу на глаз с командующим базой, честным советским генералом, – предупреждает вполголоса, чтобы тот был готов ко всяким неожиданностям. Даже не доверился сказать подобное при его начальстве, которое обязано было, по своему статусу, говорить такое своим подчиненным. А мы их хорошо знаем, этих военных. Вопрос может быть и к Попову, которого, как говорил ранее, неизвестно где «застолбили» 22 июня. А Никишев, в это время,  будет крутиться с Мерецковым и Новиковым. Потом под Сталинградом в 1942 году будет орудовать с Никитой Сергеевичем Хрущевым. Трубуц, как уже известно, по вышеизложенному, сделал все от него зависящее, чтобы Балтфлот встретил врага в разобранном виде. Поэтому и отвел Малышев командующего базой в сторону от прибывшего начальства и дал ему строгое указание, что и позволило потом Кабанову проявлять строптивость, выполняя свой воинский долг. Примерно, как у Головко. Тоже, небось, Малышев в сторонке шепнул Арсению Григорьевичу, чтоб «не прохлопал» начало войны. Инспекционная поездка была же и на Северном флоте. Ни он ли, Малышев, завернул домой командующего Попова, вместе, с членом Военного совета Клементьевым, когда те собирались по приказу сверху плыть к «Северному полюсу»? Помните?

 

«Днем 20 июня на базу прибыл рейсовый турбоэлектроход «И.Сталин». Это был большой товаро-пассажирский корабль водоизмещением 13500 тонн, недавно купленный Советским Союзом в Голландии. С весны турбоэлектроход совершал регулярные рейсы на линии Ленинград — Таллин — Ханко. По расписанию он должен был на другой день, приняв на борт пассажиров и грузы, выйти обратно в Ленинград.  Я приказал, на свой риск, турбоэлектроход 21 июня в рейс не выпускать. На другой день, как и следовало ожидать, я получил очень неприятную радиограмму от командующего флотом: обвинив меня в произволе, он требовал объяснить причины такого самоуправства. Я срочно донес командующему, что задержал турбоэлектроход, рассчитывая отправить на нем семьи командиров, политработников и сверхсрочнослужащих. Кроме того, в базе много и гражданских лиц. Одновременно я напомнил содержание моей радиограммы от 19 июня, о сути предупреждения полпреда, его действиях и принятых мною мерах. Послал это объяснение и задумался. Что будет, если все обойдется хорошо и готовность № 2 будет отменена?.. Тогда мне придется из своего кармана платить Совторгфлоту за простой такого громадного судна. А платить-то мне нечем. Ну что же, дело сделано, подождем, что будет дальше. Запросов больше не поступало».

Тут такое понаписано, что не хуже, чем в предыдущем отрывке. По положению о полной боевой готовности войск, начинается эвакуация в тыл семей комсостава и прочих гражданских лиц из приграничной полосы. Иначе у командира сердце разорвется от горя, видя под бомбами и снарядами врага гибель своих родных и близких. С таким явлением, как отмена эвакуации семей комсостава массово отмечено в мемуарах многих военачальников западного направления. Так произошло, как видите, и на Ханко. А как могло быть иначе, если рулили из Москвы, из Ставки? Приведя в полную боевую готовность войска директивой Комитета Обороны СНК, как последующее соответствующее решение должна была начаться эвакуация семей и гражданского населения базы. Это чтоб они не мешались под ногами в боевой обстановке. Хотя и последовала отмена, но приказ, однако, имеет инерционную силу, в соответствии с которой турбоэлектроход «И.Сталин» прибыл на полуостров Ханко за семьями комсостава. Но уже, как говорил ранее, произошло дезавуирование посланной директивы руководством новообразованной Ставки. Что делать Кабанову в сложившейся ситуации? Командование КБФ, тоже не лыком шито, получив новое указание из Москвы противоречащее предыдущему. Отпусти Сергей Иванович корабль пустым с Ханко, в случае чего, сам, дескать, принял подобное решение. Но не зря, отводил его в сторону Николай Васильевич Малышев. Кабанов проявил дерзость и задержал у себя в порту турбоэлектроход. Обратите, внимание, на реакцию командования КБФ. Только подлый враг способен на такое, как подставлять под удар немцев женщин и детей. Видимо, Сергей Иванович нашел веские оправдательные аргументы или сослался на ряд авторитетных лиц, коли местное балтийское начальство сразу заткнулось. Оно, тоже, не стало перегибать палку без нужды. Отомстит попозже.

 

«В этот день к западу от Руссарэ (Остров, расположенный около южной оконечности полуострова Ханко. – В.М.) дважды обнаруживали чужие подводные лодки. Несколько раз севернее и западнее Ханко появлялись чужие самолеты, не нарушая наших границ. Еще утром 21 июня я приказал прекратить всякое бытовое строительство, проводимое хозяйственным способом, и все силы использовать на строительстве защитных сооружений сектора береговой обороны. Нужно в кратчайший срок построить на всех батареях — береговых, зенитных и армейских — блиндажи для личного состава. В помощь коменданту сектора береговой обороны майору С. С. Кобецу полковник Н. П. Симоняк по моему приказанию послал саперную роту. Я приказал полковнику Симоняку немедленно вывезти с островов все семьи командиров и политработников и устроить их в городе Ганге. В течение суток 21 июня истребители четвертой эскадрильи капитана Л. Г. Белоусова барражировали над базой, охраняя ее с воздуха. Наконец, в 23 часа 53 минуты командующий флотом ввел оперативную готовность номер один. В военно-морской базе Ханко готовность номер один фактически уже была введена».

Кабанову, как и Головко, тоже, нервы потрепали. Пришлось идти на определенные уступки командованию Балтфлота. В субботу в увольнительные были отправлены рядовой и командный состав кораблей базирующихся на Ханко. Да и при написании мемуаров Кабанов подыграл, высокому начальству, написав, что «в 23часа 53 минуты», дескать, на Ханко была введена «оперативная готовность № 1», хотя тут же поправляется, говоря, что она фактически существовала. Как и везде на Балтике, узнали о нападении немцев спустя несколько часов. На Ханко, подобное сообщение пришло, аж в 8 часов утра. Чуть-чуть, не дотянули до сообщения Молотова.

Теперь о подлости Балтийского начальства.

 

«В эту же ночь начальник штаба базы подписал нашу первую разведсводку на имя начальника штаба КБФ. Гангут доносил: посты СНИС ВМБ Ханко около часа ночи 22 июня наблюдали три неизвестных больших корабля, идущих курсом от острова Даго (Моонзундские острова. – В.М.) на норд-вест в шхеры; предположительно — крейсер и два эсминца. Эта разведсводка была послана в Таллин вне всякой очереди. Но штаб флота не репетовал ее по флоту, что, возможно, и вызвало тяжелые последствия. На следующую ночь крейсер «Максим Горький» и два эсминца под командованием начальника штаба ОЛС (Отряда легких сил) КБФ капитана 2 ранга Ивана Георгиевича Святова вышли из Рижского залива к устью Финского залива с задачей: прикрыть корабли, вышедшие из Таллина для постановки минных заграждений. Утром 23 июня на подходах к Хийумаа крейсер «Максим Горький» подорвался на вражеской мине и надолго вышел из строя. Потом на другой мине подорвался эсминец «Гневный» и затонул. Надо полагать, что наши корабли попали на минное заграждение, выставленное несколькими часами раньше теми тремя неопознанными кораблями, которых обнаружили наши посты СНИС. Мне трудно судить, по чьей вине так произошло, но наше донесение не вызвало соответствующей обязательной реакции штаба флота. Иван Георгиевич Святов уже после войны рассказал начальнику штаба нашей базы П.Г.Максимову, что никакого предупреждения о неизвестных кораблях, побывавших в ночь на 22 июня возле Хийумаа, он не получал. Недавно, читая перевод книги Ю. Мейстера «Война на море в восточноевропейских водах 1941–1945 гг.», изданной в 1957 году в Мюнхене, я понял, что эта ночная минная постановка была противником заранее спланирована и его минными заградителями быстро осуществлена.

 

Служба наблюдения и связи (СНИС) ВМБ Ханко зафиксировала три неизвестных, считай вражеских, корабля находившихся в наших прибрежных водах. О чем экстренно доложила в штаб Балтфлота на имя начальника Ю.Пантелеева. И что? Разведдонесение положили, как говорят, под сукно. Морякам ли не понимать, что делали ночью в наших водах вражеские крейсер и эсминцы? Производили минные постановки, только и всего. Помните, нашего Басистого, с его крейсером «Червона Украина»? А теперь, на утро, следует боевое распоряжение нашим кораблям, находящимся в «прекрасном месте» (Помните, такое в Усть-Двинске?). Следовать, именно, в этот район, где  до этого были немцы, чтобы, дескать, прикрыть от вражеского нападения, уже наши минные постановки. Что в итоге получилось? На второй день войны, а Кузнецов хвалился, что по первому дню войны, практически никаких потерь, – военно-морские силы Балтийского флота сразу теряют два крупных надводных корабля.

Кроме того, с крейсером «М.Горький» было не два эсминца, а, как помните, три. Уменьшили, видимо, количество, чтоб не сильно бросалось в глаза, сколько наших кораблей угодило в немецкую ловушку? Об этой истории уже было упомянуто в рассказе летчика Хохлова.

А кто их туда направил? Кабанов пишет, что разведдонесению в штабе КБФ не дали ход, в результате чего, корабли и попали на минные постановки врага. Так выходит, что их сообщение было не единственным. А у нас уже присутствовало сообщение Степанова с тральщика Т- 216. Следовательно, сокрытие донесений носило не случайный, а преднамеренный характер. Не могут же два донесения затеряться. Вполне возможно, что были и другие сведения аналогичного содержания.

Ведь, не скажешь же теперь, в данном случае, что все получилось неожиданно для кораблей отряда легких сил?

К сожалению, подорвавшийся на мине эсминец «Гневный» пришлось топить собственной артиллерией, чтоб не достался врагу, так как на минных полях не представлялось возможным осуществить буксировку. Хотя, как сказать? Ведь, приказ о потоплении эсминца, опять же поступил из штаба. То-то после войны, уцелевшие моряки, делились между собой воспоминаниями о причинах случившегося. Жаль, что их разговоры не были зафиксированы для Истории. Еще бы о больших безобразиях на флоте узнал бы любознательный читатель. Хотя они еще не прекращаются и по ходу воспоминаний Сергея Ивановича Кабанова.

 

«В шесть часов утра 22 июня с Ханко ушли три последние подводные лодки. Зачем они понадобились в Палдиски, мы не знали. Ведь на подходах к шхерному фарватеру, ведущему к Турку, мы все время обнаруживали корабли под германским флагом. Началась война. Казалось бы, место лодок как раз на Ханко, чтобы действовать в районе Або-Аландских шхер. Надо было, как нам казалось, их усилить, но штаб флота принял иное решение».

К нашим командирам, делившимся между собой увиденным на войне, надо было в компанию добавить Арсения Григорьевича Головко. Было бы, о чем поговорить насчет подводных лодок, убранных с Ханко, как и на Северном флоте, подальше от активных действий. Пояснение для читателя. Палдиски находятся, чуть западнее Таллина, то есть на южной стороне Финского залива, где и на конец июня немцами не пахло. Такие вот «мудрые» решения принимало командование КБФ под контролем Главного морского штаба и, как нам стало известно, Главного командования Северо-Западного направления.

Колесо мобилизационных предписаний со скрежетом начало раскручиваться.

«Поскольку началась война и Указ Президиума Верховного Совета ввел в стране военное положение, я своим приказом немедленно объявил: все находящиеся на полуострове Ханко воинские части, независимо от принадлежности к разным ведомствам, в целях создания единства командования, необходимого для выполнения боевых задач, стоящих перед базой, подчинены мне. В соответствии с мобилизационным планом дивизион пограничных катеров старшего лейтенанта Г. И. Лежепекова я подчинил командиру ОВРа капитану 2 ранга М. Д. Полегаеву, а погранотряд майора А. Д. Губина — командиру 8-й отдельной стрелковой бригады полковнику Н. П. Симоняку. Ночью я получил приказание командующего флотом вывезти с Ханко турбоэлектроходом возможно большее количество семей военнослужащих и все гражданское население, не связанное с работой в базе и гарнизоне».

В открытую, «пятая колонна» пакостничать стала более осторожно, но  свою преступную деятельность прекращать не собиралась.

 

«Рано утром 22 июня я созвал командиров соединений и частей, прибыли и заместители по политчасти. Все уже знали, что гитлеровцы бомбили Либаву, Виндаву, Ригу и многие города Советского Союза. Началась война с фашистской  Германией. Гитлеровцы напали внезапно. Командиры были неразговорчивы и угрюмы. Всех заботила дальнейшая судьба семей. Заботило это и меня. Я поставил на обсуждение один вопрос: как лучше и скорей выполнить приказ командующего флотом о вывозе семей военнослужащих и гражданского населения. Наступило общее молчание. Единственный вопрос задал мне полковник Симоняк:

— А когда, товарищ генерал, вы отправите свою семью?

Вопрос, конечно, задан неспроста. Я посмотрел на Симоняка и увидел его хитрый прищуренный глаз. Надо подать пример — на это Симоняк, очевидно, и рассчитывал. Я ответил:

— Моя семья первой войдет на корабль. Симоняк удовлетворенно кивнул головой. Начальник штаба Максимов быстро доложил собравшимся, сколько мест предназначено на каждое соединение.

Эвакуация членов семей с Ханко началась. Потом мы убедились, что все наши меры были своевременными».

А что было бы, не задержи Кабанов на Ханко турбоэлектроход «И.Сталин»? Отправлять семьи военнослужащих было бы не на чем. Но и это еще не всё. Ведь знало же командование штаба КБФ, сколько должно быть эвакуировано лиц при начале войны, но выслало всего лишь одно судно? Поэтому начальник штаба Максимов и доложил командному составу базы «сколько мест предназначено на каждое соединение». Всех сразу забрать было невозможно. Да, и решение об эвакуации принял лично командующий базой Кабанов. Балтийское же начальство такого решения не давало. Ведь, недаром же, 21 июня отменило эвакуацию и отзывало обратно турбоэлектроход. Поэтому и возник у полковника Симоняка вопрос, какое решение примет командующий в отношении своей семьи? Не подставит ли он низовое командное звено под удар высокого начальства? Еще припишут паникерско-упадническое настроение, и угодишь под трибунал. Кабанов не укрылся за спинами подчиненных командиров и показал личный пример.

Это еще не все беды с эвакуацией. Думаете, командование КБФ не знало, как отомстить строптивому командующему базой за задержку «И.Сталина»? Скоро узнаете. А подлости не прекращаются. Сколько же ненависти к простому советскому человеку со стороны новообразованных генералов, пытающихся стать, как и прежде, «ваше превосходительство». Ведь, буквально каждое волевое решение начальства было во вред любому делу.

 

«В 7 часов 52 минуты поступило приказание командующего флотом начать воздушную разведку. Долгожданное решение! Наконец-то повязка с глаз снята. Девятью, хотя и тихоходными, гидросамолетами можно вести воздушную разведку на ближних подступах к базе. И мы ее немедленно начали. В 8 часов 48 минут два МБР-2 вылетели на выполнение нашего первого разведывательного задания. Но недолго продолжался наш праздник: в 8 часов вечера 23 июня командующий КБФ приказал передислоцировать  81-ю авиаэскадрилью на южный берег в Таллин. Нам оставили только одно звено старшего лейтенанта Игнатенко — три самолета МБР-2. Не густо. Меня, естественно, волновало: что еще могут отобрать у нас? Очевидно, катера? И я не ошибся».

Всё, как и везде, особенно в сравнении с Северным флотом. Те же проблемы были и у Головко. И неудивительно, так как на этих направлениях были сосредоточены направления ударов немецких войск. На южном направлении Румыния пока что, затаилась.

 

«В 12 часов 10 минут 22 июня мы прослушали с женой и дочерью выступление В. М. Молотова по радио и попрощались. Проводить свою семью на судно я не смог. Выход турбоэлектрохода назначили на 18 часов. Для его защиты от возможных атак подводных лодок, появление которых все время отмечали посты наблюдения, я запросил  у командующего флотом эсминец. С воздуха решили прикрыть турбоэлектроход истребителями нашей 4-й эскадрильи, пока единственной; остальные эскадрильи 13-го полка, хотя война началась, все еще не возвращались с южного берега. Очевидно, еще не было закончено их перевооружение. За два или три часа до отплытия ко мне в штаб пришел капитан турбоэлектрохода, если мне не изменяет память, Степанов. Он ознакомил меня с ходом погрузки. Я спросил его: откуда командующий флотом узнал о задержке рейса? Капитан объяснил: как только ему стало известно о задержке (а узнал он об этом только 21 июня), он, естественно, дал радиограмму в Ленинград в свое пароходство. В результате комфлота сначала меня выругал, а потом приказал делать то, что и надо было сделать. Уйди турбоэлектроход 21 июня пустым, на Ханко осталось бы еще две с половиной тысячи женщин и детей. А позже эвакуация стала делом сложнейшим и опаснейшим. Я сообщил капитану, что судно будет сопровождать эсминец «Смелый». Капитан сказал, что эсминец вызвали зря — подводные лодки такому судну не страшны, так как его скорость на переходе будет не менее 20 узлов. (В оправдание капитана Степанова можно сказать одно: подлодка догнать корабль не в состоянии: скорость маловата, а в засаде сидеть в расчете на пассажирский турбоэлектроход – маловероятно. – В.М.) Это, конечно, звучало несерьезно. В 18 часов 27 минут 22 июня турбоэлектроход с двумя с половиной тысячами пассажиров на борту, в сопровождении эскадренного миноносца «Смелый», покинул Ханко (Береженого и бог бережет, подумал Кабанов, отряжая в защиту эсминец. – В.М.) . Катера командира ОВРа Полегаева предварительно пробомбили глубинными бомбами акваторию, отгоняя вражеские подводные лодки — они, вероятно, стерегли выход турбоэлектрохода. Летчики охраняли наших жен и детей с воздуха. Переход заливом до Таллина кончился благополучно. В 20 часов 30 минут эсминец «Смелый» на подходах к Суропскому проливу подсек параваном мину. Она взорвалась в параване. Гитлеровцы уже успели выставить минные заграждения. Значит, мы правильно сделали, что вызвали эсминец. Несколько раньше турбоэлектрохода ушел в Ленинград пассажирский поезд. Ушел пустой. Финны, пропустив пассажирский поезд через границу, тут же разобрали железнодорожный путь. Значит, больше поездов не будет. Путь на Выборг перерезан».

Какими еще нелестными эпитетами можно наградить Балтийское начальство? Ведь с Ханко ушел пустым целый поезд, который взял бы значительное количество гражданского населения и семей комсостава. Не дали нелюди из штаба КБФ такой возможности.

 

«Через 40 минут после выхода турбоэлектрохода, т. е. в 19 часов 07 минут 22 июня, гитлеровские самолеты сбросили бомбы на базу торпедных катеров. Но зря. Все шесть торпедных катеров, еще стоявших на Ханко, мы рассредоточили накануне по другим бухтам. И все же оказалось, что эту первую, причем безрезультатную, бомбежку мы, по существу, прозевали: зенитные батареи открыли по самолетам огонь после того, как те сбросили бомбы, истребители так и не поднялись. В чем же дело, мы ведь активно готовились к войне?!»

А наша «пятая колонна» на что? Старалась, как могла – отсюда и такие результаты. Почитайте, уважаемый читатель, как наша страна воспользовалась победой в Зимней войне с Финляндией. Дипломаты, ведь, по большому счету, люди не военные. Что им из Наркомата Обороны насоветуют, то они и будут требовать от противной стороны. Получили, что называется, полуостров Ханко в аренду!? Это кто же додумался до такого? Не Сталин же, порекомендовал? Зубовный скрежет, думается, был и у Сергея Ивановича Кабанова.

«В огне и под огнем. Именно так можно охарактеризовать первые недели войны на полуострове. Наш гарнизон все 164 дня обороны жил под жестоким огнем. Но в первые дни и недели — не только под огнем: в огне, в дыму, в пожарах, еще не успев все спрятать под землю. В те дни сразу обнаружилось коварство маннергеймовской военщины, нарушившей мирный договор в час его заключения. Финское правительство, по договоренности с Советским Союзом, определило срок аренды Ханко на 30 лет. Смысл создания базы был ясно зафиксирован в договоре: оборона от агрессии входа в Финский залив. С таким расчетом строилась и береговая артиллерия, и вся база: против угрозы с северо-запада, запада и юго-запада, то есть против угрозы с моря. Все наши сухопутные сооружения носили ясно выраженный оборонительный характер. В каком же положении оказалась база? Границы арендованной территории определены явно не в нашу пользу. (Следовательно, в пользу врага. Иного варианта не дано. – В.М.) Площадь базы — 115 квадратных километров при протяженности от перешейка до западной оконечности 22 километра. Артиллерия того времени, даже полевая, имела дальность огня порядка 22–25 километров.

Значит, на арендованной территории не было ни одного квадратного метра, недосягаемого для артиллерийского снаряда(???!!!) . Финское правительство, передав нам полуостров, тотчас окружило его своими артиллерийскими батареями с востока, с северо-востока и с севера. А если учесть, что оба финских броненосца береговой обороны «Вяйнемяйнен» и «Ильмаринен», имевших на вооружении 254-миллиметровые пушки, находились западнее Ханко, то получалось, что база — не только в артиллерийском  окружении, но и под перекрестным огнем береговых и корабельных орудий. Так оно и случилось в первые же недели войны…».

Не будет же Кабанов носом тыкать высокое начальство, как шкодливых щенков, в сотворенное ими же собственное дерьмо? Перевел стрелки на гадов из Финляндии. А тем-то, что? Не они же будут обороняться на Ханко? Финны свои интересы на будущее отстояли, а мы почему-то прошляпили. Сергей Иванович прозрачно намекнул, что именно, наши, наделенные полномочиями люди, соблюдали интересы государства «спустя рукава».

А по началу войны всё произошло, как и везде. Перечень мероприятий проводимых «пятой колонной» на флоте, прилагается.

«Таким образом, сдавая нам полуостров в аренду, маннергеймовцы старались сделать все от них зависящее, чтобы свести на нет возможности базы в обороне устья Финского залива. А мы не отстояли нужных для обороны географических границ, не позаботились заранее о более выгодных рубежах. 

Оперативное значение будущей базы на Гангуте было настолько велико, что даже в стратегическом плане «Барбаросса» она нашла свое место. В этом плане было сказано, что военно-морскую базу на Ханко должны уничтожить финские вооруженные силы. На самом деле Гангут военно-морской базой в полном смысле не стал. Оперативно подчиненный нам дивизион подводных лодок забрали из базы накануне войны. На второй день войны отозвали 81-ю эскадрилью гидросамолетов МБР-2, кроме одного звена. В течение первого месяца войны ушли из базы и последние шесть торпедных катеров бригады Черокова. На аэродроме Ханко находилась только 4-я эскадрилья капитана Л. Г. Белоусова, хотя оставался у нас и штаб 13-го истребительного авиационного полка. В первый же день войны две эскадрильи 13-го полка были размещены на аэродроме Лаксберг для защиты Таллина, как главной базы флота, а половина эскадрильи капитана Леоновича прилетела к нам вечером 24 июня, накануне бомбежки аэродромов   Турку».

А у нас своих «маннергеймовцев» хватало, чтобы понизить боевую мощь ВМБ Ханко. Промелькнувший между строк  В.С.Чероков вспоминает:

 

«В 1939 году, окончив Военно-морскую академию, был назначен командиром бригады торпедных катеров здесь же, на Балтике. В этой должности и войну встретил. Прямо скажем, воевали мы неплохо. Многие мои товарищи уже тогда прославились большими делами. Не один вражеский корабль пошел ко дну от наших торпед…

А действовать нам становилось все труднее. Наши маленькие стремительные корабли обладали мощным оружием, но запас хода у них невелик, они не могли далеко отрываться от базы. А мы после тяжелых боев оставляли портовые города…».

 

Понятно, что по вражеским коммуникациям удобнее всего было наносить торпедный удар из близко расположенного Ханко. Но поэтому и перевели бригаду торпедных катеров в Таллин, что тот дальше. А в переработанных мемуарах Черокова разве дадут возможность упомянуть о Гангуте? Хотя, и между строчек понятно, что именно, хотел сказать автор.

О бомбардировке Финляндии, в воспоминании С.И.Кабанова я приводил в основной работе. Здесь же достаточно сказать всего пару слов. Подсуетились, деятели из Ставки, чтобы дать законный повод Финляндии вступить в войну. Как видите, еще 24 июня, заблаговременно на Ханко перелетела часть истребительной авиации для прикрытия бомбардировщиков. О вступлении в войну Финляндии мы еще раз поговорим во второй части данной главы, когда будем рассматривать воспоминания Н.М.Харламова.

А у командующего Кабанова с началом войны непрерывная головная боль.

 

«В базе осталось более трех с половиной тысяч женщин и детей. Их надо скорее вывозить, используя все возможности, и в первую очередь каждый транспорт, который доставит в базу пополнение наших запасов продовольствия, обратным рейсом надо отправлять раненых, женщин, детей...

Днем 24 июня доставил для нас груз транспорт «Сомерин», накануне вечером из Таллина пришла плавучая мастерская «Серп и молот». Тоже с грузом. Похоже, начальник тыла флота напрягал все силы, чтобы увеличить столь необходимые нам запасы, используя для этого в качестве транспорта даже плавмастерскую. Разгрузив транспорты, мы отправили на них с полуострова еще около двух тысяч женщин и детей. Эвакуированные благополучно прибыли в  Таллин».

Транспортов у Трибуца, видите ли, не нашлось для Ханко, чтобы пополнить там запасы продовольствия и боеприпасов. Начальник тыла флота выклянчил плавмастерскую. И куда же эвакуировали вторую волну комсоставовских семей и гражданских лиц базы? В Таллин, где они, видимо, будут дожидаться балтийского купания на гибельном августовском переходе в Кронштадт. Так что ли? Об обороне военно-морской базы Таллина будет сказано ниже, а сейчас несколько строк о нашем хорошем знакомом И.С.Исакове. Хотя и забегаем несколько вперед, по времени, но хочется упомянуть о «пропавшем» начальнике Главного морского штаба.

 

«27 июня вернулся из Таллина начальник нашего штаба (Максимов), вызванный туда в штаб флота. Он привез распоряжение заместителя Народного комиссара Военно-Морского Флота СССР Ивана Степановича Исакова прекратить капитальное строительство. Это значительно усиливало базу. Освобождались инженерные и строительные батальоны, личный состав которых мы могли теперь полностью использовать для обороны. Кроме того, прекратив строительство капитальное, мы могли использовать для текущих нужд обороны все строительные материалы, технику, людей, расформировать строительные организации и в соответствии с Указом Президиума Верховного Совета от 22 июня провести и на Ханко мобилизацию».

Во-первых, так и не назвали Исакова начальником штаба. Чтобы не возник вопрос: «Почему начальник Главного морского штаба находится не в Москве, а в Таллине?». А высокое начальство решило, что ему, где бы ни быть – только б не в Москве!

Мемуары Кабанова вышли, чуть позже  мемуаров наркома Кузнецова «Накануне», где как мы уже знаем, всеми штабными делами в Москве «рулил» Алафузов.

Во-вторых, почему Балтийское начальство дожидалось появления Исакова, а не озаботилось раньше о прекращении капитального строительства на флоте, с тем, чтобы мобилизовать строительные батальоны? Ведь, протянули до 27 июня. А если бы Исаков не появился на Балтике? Строительные работы, не связанные с войной продолжались бы до последнего дня обороны Ханко? Тоже считай, саботаж, в чистом виде!

Кабанов поясняет, что с началом мобилизации на Ханко командование Балтфлота из Таллина должно было прислать почти тысячу человек, а прислали только триста. (Остальные, видно, разбежались?) И только благодаря распоряжению Исакова, которое «привезли» из штаба КБФ, командование ВМБ Ханко смогло мобилизовать недостающих бойцов из освободившихся вакансий расформированных строительных организаций.

С 27-м июня связано возвращение в Ленинград А.А.Жданова, который несколько укоротил «активные» действия Главкома Мерецкова. Помните воспоминания М.М.Попова. Соответственно были прекращены все гражданские строительные работы и прочие глупости, связи с войной.

Разумеется, рассказывать обо всей обороне Ханко нет возможностей из-за огромного материала. Ограничился, лишь, начальным периодом войны. Выше рассматривали трагический Таллиннский переход. А так как все события тесно между собой связаны и переплетены, так как происходили на одном ТВД, то, думается, есть смысл чуть поподробнее остановиться и здесь, на обороне Таллина и Моонзундских островах. А Сергей Иванович Кабанов в деталях осветит эти события, в которых сам был не сторонним наблюдателем. Продолжим его суровые воспоминания о тех днях.

 

«Нас, естественно, волновало положение на материке — в Эстонии. Мы регулярно получали сведения об обстановке на фронте 10-го стрелкового корпуса 8-й армии, который с боями отходил к морю и Таллину. Гитлеровские дивизии продолжали его теснить, отрезая от общего фронта и окружая с суши. 7 августа немцы прорвались к Финскому заливу в районе Кунды, и таким образом Таллин и обороняющие его части оказались в глубоком тылу, в полукольце, связанные теперь с Кронштадтом и Ленинградом только фарватерами Финского залива, уже заминированного противником и перекрытого его батареями с обоих берегов. Я помню день, когда мы получили эту тяжелую весть о выходе фашистов к Кунде. Мы собрались вместе — комиссар базы Расскин, начальник штаба Максимов, начальник оперативного отделения Теумин и я — и обсудили возникшее положение. По всей вероятности, противник сосредоточит теперь все усилия на том, чтобы взять Таллин с суши, как были взяты Либава, Виндава, Рига. Но Таллин сейчас — главная база флота. Значит, флот вынужден будет уйти в Кронштадт. Моонзундские острова и Гангут теряют свое главное оперативно-стратегическое значение как передовые базы флота и позиции для обороны устья Финского залива. Чем мы будем оборонять вход в Финский залив? Катерами МО?»

Кабанов с товарищами видит существо дела, а целый штаб флота нет? Так надо понимать, все произошедшее позже. Или же Трибуцу «подсказали», чтоб не напрягался по Таллину? Тут, к этой истории невольно притянули товарища Сталина. Суть проблемы такова. Дескать, товарищ Сталин думал, что Балтийский флот уже ушел в Кронштадт из Таллина, а он (флот) еще 25 августа, все еще находился на этой военно-морской базе. Ну, и как следствие, из Москвы необходимо было подтолкнуть моряков Балтики к скорейшему процессу эвакуации. Это чтоб все дружно, по мысли Сталина, обороняли город Ленинград. Думается, Сталин мог проявить беспокойство, лишь, по поводу задержки эвакуации мирного населения из Таллина, а также советских, партийных и прочих гражданских организаций города, неспособных принять участие в обороне, но не более того. Неужели ему могла придти в голову мысль, об оставлении Таллиннской военно-морской базы, которая своим падением, разрушала всю систему обороны Финского залива и открывала врагу путь на Ленинград? Перевалить ответственность на Сталина по эвакуации – это снять ответственность за оборону Таллина с конкретных лиц, которым было поручено данное дело. Кроме того, есть еще один важный момент, который, думаю, показывает непричастность Сталина к приказу по оставлению Таллина – это Моонзундские острова, и в частности, остров Эзель (Саарема). Как мог Сталин проявлять активность об оставлении Таллина, когда на острове Эзель, в  Кагуле и в Асте, находились аэродромы тяжелых бомбардировщиков ТБ-3Ф, которые наносили удар по глубоким тылам Германии, в том числе и по Берлину. Надеюсь, читатель не забыл летчиков Е.Н.Преображенского и П.И.Хохлова? Это же лично Сталин дал такое распоряжение, чтобы бомбили Германию, несмотря ни на что. Надо же было дать понять мировой общественности, что Красная Армия не разгромлена, а советская авиация жива, и в состоянии наносить тяжелые удары по тылам врага, как бы далеко тот не продвинулся на восток. Понятное дело, что командование вермахта сразу озаботилось тем, откуда наносится удар советской дальней авиацией? Нашлись подлые доброхоты, доложили Адольфу. Вследствие этого и последовал внешний нажим немецких войск на Таллин, как уже говорил, центр обороны всего Балтийского района. А Сталинская оппозиция постаралась это сделать, втихую, изнутри. Отсюда и развал всей обороны Таллинской военно-морской базы.

Кабанов поясняет свое принятое решение.

«Противник явно отказался от немедленного штурма полуострова, ослабил свои части на ханковском участке фронта, куда-то их перебрасывая. Значит, нам, несмотря на активизацию наших действий, не удалось «натянуть на себя» войска противника, чтобы ослабить его натиск на Ленинград. Нас просто стерегут, а Таллин под серьезнейшей угрозой. Чем, какой активностью мы можем сейчас помочь? Наступать? Но дальше залива Таммисаари мы не продвинемся.

В соответствии с обстановкой я предложил командованию флота помощь гангутцев в обороне главной базы. На Таллин наступают, по данным штаба флота, три фашистские дивизии — это 30–40 тысяч человек. Наших войск на Моонзунде больше двадцати тысяч, на Ханко — более двадцати пяти. Кулак в полсотни тысяч крепко сколоченных, обстрелянных бойцов сможет вместе с частями 10-го корпуса, артиллерией, флотом держать Таллин, во всяком случае надолго оттянет на себя силы фашистов, стремящихся к Ленинграду. Не оставят они такую боеспособную силу у себя в тылу. В донесении в адрес Военного совета флота я изложил эти соображения. Подписали этот ответственный для нас документ мы втроем — я, Расскин и Максимов — и отправили. Не хочу, чтобы у читателя возникло представление, что я хоть как-то принижаю значение борьбы нашей на Гангуте и борьбы героев-моонзундцев. Наши гарнизоны, как я расскажу дальше, выполнили свой долг перед Родиной — сковали значительные силы противника, помешали ему воспользоваться частью своих войск для штурма Ленинграда и стеснили в сорок первом году его плавание в устье двух заливов, особенно использование шхерных фарватеров для малых кораблей и конвоев. Известно и то, какое моральное значение имела стойкость осажденных в тылу противника гарнизонов на любом участке борьбы для всего фронта, для всей нашей страны в тот тяжелейший год. Но каждому из нас хотелось использовать свои силы и возможности с максимальной пользой для обескровливания ненавистного врага, наступающего на жизненно важные центры страны. Итак, мы в течение первой декады августа отправили по всем этим вопросам донесение Военному совету КБФ, а затем и подробный доклад. Ответа не было, а время шло. Тогда я приказал послать в Таллин начальника оперативного отделения штаба капитан-лейтенанта Н.И.Теумина. Я лично дал ему указание добиться свидания с командующим флотом и спросить его, каково решение по нашему докладу. Возвратясь на Ханко, Н. И. Теумин доложил нам с Расскиным, что он был принят комфлота, все, как приказано, доложил, но ясного ответа не получил».

 

Любому грамотному военному человеку, даже не имея генеральских погон, ясно и понятно, что немцы силами указанных трех пехотных дивизий будут не в состоянии взять военно-морскую базу, если принять предложение Кабанова. Да одна только мощь корабельной артиллерии крупных надводных кораблей способна пресечь любую вражескую попытку взять штурмом город. Мы уже не говорим о том, что немцы, не будут иметь, в данном случае, кратного превосходства над обороняющимися войсками, что, в свою очередь, их сильно озадачит.

Ну и как повело себя командование флота в ответ на предложение гангутцев?

Обратите внимание, что на протяжении всей данной работы, хотя бы разок промелькнуло радостное сообщение: высшее командование какого-либо флота: Черноморского или особенно, Балтийского (не берем во внимание Северный флот), приняло очень верное решение, и что главное, своевременно. Отнюдь, нет! Все только на пользу врагу. И как же мы должны называть данных товарищей из руководства флота? Неужели, патриотами Отечества?

Можно, конечно, было бы назвать все это головотяпством, но если бы имело место, как один досадный факт. В жизни всякое бывает. Но когда идет целенаправленная последовательная сдача позиций врагу, ухудшающая с каждым днем собственное положение войск и флота, то в таком случае, говорят, уже не о низкой квалификации руководства, а о предательстве, каким бы невероятным оно не казалось бы. В военном деле волокита, а это мы видим воочию, это и есть, как ничто другое, самое  заурядное предательство, разумеется, в тщательно замаскированном виде.

Честный человек не может мириться с данными безобразиями, проводимыми на флоте. Читаем дальше.

 

«Немцы 19 августа вновь начали наступление на Таллин с востока. 24 августа я запросил разрешения командующего флотом лично прибыть в Таллин для доклада. Я считал необходимым во что бы то ни стало узнать, почему мне не дают ответа, любого. 

Вечером в этот же день я получил «добро» на вылет. Поспав часа три, утром 25 августа часов в одиннадцать на самолете МБР-2 в отличную погоду я вылетел в Таллин».

Наконец-то, Балтийское начальство дождалось наступления немцев на Таллин. Кабанов так и не получил ответа на предложение поставленное перед Военным Советом флота. Решил лететь лично. Хорошо хоть высокое начальство оставило на Ханко три самолета МБР-2, а то, плыви морем.

 

«… МБР-2 сел в военной гавани. На берегу меня встретил адъютант командующего. Он сообщил, что командующий приказал дожидаться его в штабе флота. От командующего я узнал, что наше предложение отклонено. Командование не решалось ослаблять оборону  Ханко. К тому же переброска войск морем потребовала бы много времени и не обошлась бы без больших потерь».

Кабанову не давали ответ по простой причине, чтобы он в случае отказа, а так и произошло на самом деле, не смог обратиться выше по инстанции, к командованию Северо-Западного направления. А у нас всё Климента Ефремовича, за недоумка в военных делах считают. Да, Трибуц с компанией, не только Ворошилову мозги запудрят. Напишут выше, что на Таллин две немецкие армии наступают и спасения нет, волей неволей Ворошилов бумагу подмахнет, чтобы смогли спасти, хоть что-нибудь, если из окружения вырвутся. Люди Трибуца были опытные «волки», в делах военной бюрократии. А как «пеклись» о порученных делах – то трибунал о них давно плакал. О Ханко они, видите ли, беспокоились … (так и просится непечатное слово). А Кабанов сам лично к Трибуцу прилетел – возьмите, безбоязненно, хотя бы половину бойцов для Таллина? Отказ в вежливой форме. Озаботился, отец родной, Владимир Филиппович о Ханко. Впрочем, предложил лично Кабанову осмотреть оборону города. Зачем? Но может, статься, Сергей Иванович все это проделал по собственной инициативе, чтобы самому убедиться в увиденном безобразии.

 

«Трибуц предложил мне проехать в район западнее Таллина, посмотреть, что там происходит. Это было в ночь с 25 на 26 августа. Когда я выехал на Палдиски-Манте, начало темнеть. Всюду патрули, красноармейцы какого-то строительного батальона. Отъехав километров двенадцать от Таллина, я вышел из автомашины. Шоферу велел проехать еще километров пять в сторону Палдиски, временами зажигая фары, чтобы я мог найти машину. Погода портилась, начало штормить. Я нашел окопы, они были пустые. Походил около часа. Везде пусто, хотя окопов много. Хорошо слышал, как на шоссе Таллин — Палдиски кричали патрули. Увидел наконец проблески автомобильных фар. Нашел машину и поехал дальше. В Палдиски было пусто. В гавани у пирса — несколько торпедных катеров. На рейде — силуэт большого транспорта. Подошел поближе к торпедным катерам, оттуда выскочил флотский офицер. Узнав меня, он доложил, что катера ждут приказаний. Я спросил, что за транспорт на рейде. Оказалось, «Балхаш».

— Можно ли добраться до транспорта?

— Можно, товарищ генерал, но подойти к борту нельзя. Волна разобьет катер о борт.

В штабе базы, в знакомом здании бывшей эстонской гимназии, размещался и штаб береговой обороны во главе с генералом И. А. Кустовым. Вернулся в Таллин поздно, переночевал в кабинете командующего. Был голоден, сутки ничего не ел».

Вот вам и оборона Таллина. Войск-то нет! И на базе в Палдиски никого нет. А транспорт «Балхаш» чего прохлаждается на рейде пустой? Как же, как же! Все готовятся к эвакуации. Приказ, есть приказ.

 

«Утром часов в 9 я снова встретился с комфлота. Доложил ему все подробно. Он мне сказал, что больше сил нет: все, чем он располагает, отправлено на тот участок, где наступают немцы, — на восток и юго-восток. На полуострове Вимси уже немецкие батареи, они обстреливают рейд. Я спросил командующего:

— Зачем вы здесь сидите, чего ждете?

Он сказал:

— Есть приказ оборонять Таллин(?!).

Вместе поехали в Военную гавань. Попрощались. Очень трудно было уезжать из Таллина».

 

Читай, что Трибуц, буквально, выпроводил Кабанова из Таллина, так как тот, слишком хорошо понимал происходящее. Город сдается врагу практически без сопротивления. Ведь, сказать Кабанову, «что больше сил нет», это, то же  самое, что признаться в отсутствии совести и чести.

 

«Наш гидросамолет поднялся в воздух…

На рейде корабли  флота вели огонь по берегу. Рядом с ними — всплески от немецких снарядов. Вот картина, которая осталась у меня в памяти, и я ее вижу, когда вспоминаю 26 августа 1941 года.

Позже я узнал, что в день, когда я улетел из Таллина, Военный совет приказал коменданту БОБРа генералу Елисееву срочно выслать на помощь Таллину усиленный полк. Бои шли не только в пригородах, но уже на восточной окраине города. Поздно, товарищи, поздно: этому усиленному полку надо преодолеть около полутораста километров, на чем? Если в начале августа отвергли предложение усилить обороняющий Таллин гарнизон, зачем 26 августа затевать переброску одного полка?! Ведь 28 августа, по сути, все было кончено?!».

О, подлые людишки из окружения Трибуца! Они своим запоздалым решение, теперь уже ослабляли оборону и островов Моонзунда. И куда же денется этот сводный полк посланный Елисеевым с Эзель (Саарема)? Растворится на бескрайних полях сражений с численно превосходящим врагом?

 

«В ночь на 29 августа я вышел из душного КП. Сильно разболелась голова. События последних дней угнетали меня. (Еще бы! Явное попустительство врагу! Сдача важнейшей позиции Балтийского региона! Полуостров Ханко, ведь в дальнейшем, будет обречен! – Вот какие мысли мучили командующего Кабанова. – В.М.). Краснофлотец, охраняющий вход в КП, молча потянул меня за рукав. В направлении Таллина было видно огромное зарево. Немцы в Таллине. Спустился вниз, в оперативное отделение. Пришла радиограмма коменданта береговой обороны главной базы И. А. Кустова: город и порт Палдиски нами оставлен, надо снять 50 саперов майора Степанова, оставленных на островах Большой и Малый Рогге для подрыва батарей. Я приказал послать в Палдиски три катера МО. С ними пошел и командир ОВРа базы капитан 2 ранга М. Д. Полегаев.

Славный наш ОВР, славные его командиры — Михаил Данилович Полегаев, Григорий Лежепеков, Александр Терещенко, Петр Бубнов, Иван Ефимов, славный комиссар Владимир Романович Романов, славные боевые катерники. Где только им не пришлось побывать, в каких только боях и переделках они не участвовали, а как мало они отмечены боевыми наградами. Почти не награждены, такое было трудное время».

 

Время было не трудное, а подлое. Только сказать об этом Сергей Иванович не мог, по обстоятельствам. Наградные листы, отправленные в штаб Балтфлота, видимо, клались под сукно, – не впервой. Более серьезным документам хода не давалось, а здесь, наградные листы на каких-то Ивановых, Петровых и Сидоровых. Начальство считало, что обойдутся и без наград – скоро будет конец всему. Крах Ленинграда, виделся им, не за горами.

Воочию, на глазах рушится вся система обороны Финского залива. Береговые батареи морских орудий уничтожаются собственными руками. А что с людьми, остающимися на островах, как с военными, так и с гражданским населением? Оставлять на расправу врагу?

 

«Катера пришли в Палдиски около десяти утра. Рейд пуст. У берега – гора лошадиных трупов, сброшенных с мыса Пакри в море. На пирсе — брошенные четыре сорокапятки. Порт и город словно вымерли. Полегаев подошел к маленькому пирсу на восточном берегу острова Малый Рогге. На пирсе – большая толпа эстонцев, главным образом женщины. Когда ошвартовались, к пирсу подошла колонна саперов и погрузилась на катера. Многие женщины просили взять их на катера. Полегаев не решился, он же шел не в Кронштадт, а на Ханко».

Гора лошадиных трупов – это малая толика всего того, что было уничтожено перед уходом из Таллина. А сколько добра досталось немцам!!! Женщины на войне, как разменная монета. С каким чувством мог смотреть им в глаза капитан 2 ранга Полегаев? И с собой не возьмешь на Ханко под снаряды финнов, и оставлять врагу – сердце от боли разрывалось. Почему вовремя не эвакуировали мирное население, позволив врагу в дальнейшем издеваться над советскими жителями? Да, все потому, о чем и ведем речь всю данную работу.

 

«Прибыв на полуостров, Полегаев доложил мне об исполнении приказа и попросил разрешения сходить еще раз в Палдиски — за пушками. Я разрешил. Вернувшись из второго похода, Михаил Данилович доложил, что в Палдиски уже немцы... Значит, Палдиски был занят немцами между 12 и 16 часами 29 августа. Майор Степанов, я знал его по Кронштадту, доложил, что в Палдиски все батареи взорваны. Хорошие современные батареи. Их так трудно было строить. И так легко уничтожить. Я спросил Степанова, что же с железнодорожными батареями, тоже взорваны?.. Нет, обе железнодорожные батареи успели вывести из Палдиски вовремя: 12-я отдельная ушла с позиции 4 августа, 11-я отдельная 356-миллиметровая — еще раньше. Точно, когда ушла, Степанов не знал, но, вероятно, в конце июля».

Верно, гласит русская пословица: «Ломать – не строить!». Выходит своими руками расчищали путь врагу на Ленинград. В отношении 11-ой отдельной батареи морских орудий крупного калибра, что можно сказать? По словам Степанова её, демонтировали и перевезли в конце июля. Так чего же тянули с ответом Кабанову в начале августа? Уже заранее, втихую, был решен вопрос со сдачей Таллина, если в конце июля вывезли батареи. Тянули «резину», чтобы Сергей Иванович не забил тревогу в Ставке у Ворошилова или у Жданова?

 

«Днем транспорт № 510 «Вахур» доставил на Ханко из Палдиски 46-й отдельный инженерный батальон численностью в 1100 человек. Меня удивило: батальон был на острове Осмуссаар, строил там батареи, как он очутился в Палдиски? Капитан Н. Н. Мендрул, командир батальона, доложил, что, когда началась война, его часть подчинили коменданту береговой обороны Ивану Афанасьевичу Кустову. В августе при первой же опасности Кустов перевез батальон с Осмуссаара в Палдиски. Пулеметов в батальоне нет, бойцы вооружены только винтовками. Таким образом, военно-морскую базу Палдиски защищали только два строительных батальона — 46-й и 52-й. Капитан Мендрул доложил, что 52-й батальон ушел на транспорте «Балхаш» в Кронштадт. Потом мы узнали, что на переходе в Кронштадт транспорт «Балхаш» погиб. На нем погиб и весь 52-й строительный батальон. Вместе с транспортом «Вахур» на Ханко прибыла и  канонерская лодка «Лайне»; ею командовал отличный моряк старший лейтенант Н. Г. Антипин, комиссаром был старший политрук П. Г. Карузе, эстонский коммунист. Раньше, до вступления Эстонии в состав Советского Союза, «Лайне» входила в эстонский военный флот. По сути дела, это был хороший мореходный буксир, переоборудованный и вооруженный двумя 75-миллиметровыми орудиями и несколькими пулеметами. Для Ханко, конечно, находка. Канлодка «Лайне» отлично нам служила. Позже мы ее переименовали в канонерскую лодку «Красный гангутец». Так закончился этот период обороны  Ханко».

О строительных организациях мы уже вели речь. Хотя Исаков и подписал документ о мобилизации строительных батальонов, но его, как всегда, «затёрли» в штабе КБФ. Хорошо Максимов, лично бывший в штабе КБФ забрал с собой копию распоряжения на Ханко. Представляете, только в августе (?) комендант ОВРа изловчился перебросить батальон на материк. Вышестоящему начальству, всё было по барабану. Но и в Палдиски, никому не было дела до разнесчастных строительных батальонов призванных защищать город лишь личным стрелковым оружием. Молчу о пушках – пулеметов, и тех не было.

Опять о судьбах людей на войне. Один строительный батальон перевезли под снаряды финнов на Ханко – остался в живых. Другой же, на том самом, «Балхаше» ушел в тыл, но на пути к Кронштадту транспорт подорвался на мине. Как понял читатель из прочитанного – не спасся никто.

Заключительный акт трагедии защитников Финского залива начался с захвата противником Моонзундских островов. Конечно, нашим бойцам пришлось туго, так как на материке господствовали немцы, но и бездарное руководство войсками, особенно, на острове Эзель (Саарема) под командованием упомянутого выше, генерала Елисеева, позволило немцам с меньшими трудностями овладеть островами. Кстати, Кабанов, в своих мемуарах, не наделил данного генерала именем и отчеством.

Но как не помогал своим товарищам по борьбе на Моонзунде гарнизон Ханко, а сила солому ломит. Да и сами защитники Ханко и маленького острова Осмуссаар, где была расположена батарея морских орудий, в последующем, сражались до последней возможности. Если бы Таллин не пал, то немцы не взяли бы Монзундские острова. Да и с наступлением зимы и образованием крепкого ледяного покрытия в Финском заливе, вряд ли бы была необходимость эвакуации и с этих укрепленных пунктов. А так, с падением Таллина, во время ледостава, Осмуссаар и Ханко, к большому сожалению, видимо, были обречены.

Но как выясняется, с этим не были согласны защитники Ханко. У Кабанова нет конкретного упоминания, что они противились эвакуации с полуострова. Понятно, что цензура «размазала» этот момент. Но, на удивление, читаем у Смирнова Николая Константиновича, члена Военного совета КБФ:

«Для определения порядка эвакуации в Ленинград был вызван командующий базы. Вместо  С.И.Кабанова самолетом прибыл начальник штаба капитан 1-го ранга Петр Григорьевич Максимов. Он доложил, что при наличии имеющегося боезапаса и продовольствия, если уменьшить пайки (а это ханковцы уже сделали), гарнизон может держаться до 15 мая 1942 года,

Но П.Г.Максимов повез на Ханко приказ об эвакуации».

 

Значит, начальство выставило причину сворачивания боевых действий на Ханко, якобы, невозможностью снабжения его защитников боеприпасами и продовольствием. Но, как видите, начальник штаба Максимов убеждал же, начальство, что боеприпасов хватит, а продовольствие можно, при сокращении рациона питания, растянуть до середины мая следующего года. Первоначально планировали до 1-го апреля. Но, как видите, пошли, даже на крайние меры, чтобы удержать полуостров. О чем это говорит? Даже при самых сложных климатических условиях суровой зимы, без открытия навигации, наши краснофлотцы могли продержаться до мая месяца следующего года. А там, к маю месяцу, вся Балтика обязательно очистится ото льда, и можно будет возобновлять морское транспортное сообщение. Главное, что мы по-прежнему будем контролировать устье Финского залива. А нужно ли это было нашим трибуцам и прочим лже-защитникам Отечества? Поэтому и привез Максимов при возвращении из Ленинграда приказ об эвакуации.

Заключительный аккорд об обороне Ханко. Сначала Кабанов забрал к себе в гарнизон последних защитников с острова Осмуссаар. Не бросил в беде. И вот наступил момент, когда уходит последний караван судов с полуострова. Его защитники с честью выполнили свой долг перед Родиной. Завершающий этап эвакуации. Снова, как знаковое, в последнем рейсе присутствует известный нам турбоэлектроход «И.Сталин». Как вспоминает Кабанов, он должен был плыть на этом корабле, со своим штабом. Ему, даже была приготовлена каюта, куда он приказал перенести все свои личные вещи. Но боевые товарищи: начштаба Максимов и военный комиссар Расскин, приняли решение уходить на торпедном катере, связи с чем, уговорили и Сергея Ивановича. И чем же кончилось предпринятое дело? Торпедный катер пришел на Гогланд, промежуточный пункт на пути в Кронштадт, а турбоэлектроход – нет!

Кабанов поясняет.

«Только позднее, уже в Ленинграде, я узнал от Валентина Петровича Дрозда (Командующий эскадрой боевых кораблей. – В.М.) все подробности случившегося. Примерно в 1 час 16 минут 3 декабря у борта турбоэлектрохода взорвалась мина. Взрыв вывел из строя рулевое управление. Корабль покатился вправо, став поперек курса. За первым взрывом последовал второй — в кормовой части. Судно осталось без хода и управления. Около гибнущего турбоэлектрохода находились эсминец «Славный», два базовых тральщика № 217, 205, четыре катера МО и ханковский катер ЯМБ. Эсминец «Славный» и базовый тральщик № 217, выполняя приказ командующего эскадрой, пытались взять турбоэлектроход на буксиры».

 

Трудно понять природу этих взрывов? Впереди, шли же тральщики? И в дальнейшем, вокруг поврежденного корабля крутились эсминец, два тральщика и пять катеров, но почему-то все «мины» собирал под себя, именно, турбоэлектроход? Ему и одной-то, за глаза хватило бы, в крайнем случае, а две – сверх нормы. Но что мы видим в дальнейшем?

«В 1 час 26 минут под корпусом турбоэлектрохода раздался третий взрыв. Эсминец «Славный», на борту которого находились 602 защитника Ханко, боясь подрыва, отошел от гибнущего судна. В 3.30 «Славный» вновь пытался завести буксиры, но в этот момент под носом у турбоэлектрохода произошел четвертый взрыв. Заведенные буксиры были перебиты. Последний взрыв вызвал детонацию боезапаса, погруженного на турбоэлектроход. Судно резко погрузилось в воду, палуба, настройки оказались разрушенными. Три раза батарея Миккилуото открывала и вела огонь по гибнущему турбоэлектроходу и кораблям, спасающим людей. Корабли-спасатели были перегружены свыше всякой меры и больше не могли принять ни одного человека. Все корабли, участвовавшие в спасении турбоэлектрохода и его пассажиров, 4 декабря вернулись на рейд Гогланда. Турбоэлектроход «И. Сталин», как оказалось впоследствии, не погиб. Обладая еще значительной плавучестью, он дрейфовал и находился у южного берега Финского залива в районе между мысом Сурули и Пакри. Там он сел на мель и был захвачен  фашистам».

 

Получается не турбоэлектроход, а чуть ли, ни броненосец, которого ничего не берет. Очень уж подозрительны эти взрывы, мало похожие на взрывы морских мин. Не было ли в этих взрывах рукотворного начала? Рейс-то, ведь был последним с Ханко? Больше туда никто не пойдет выяснять отношения. К тому же, что же было бы с начальством Ханко, тем же Кабановым, останься он на этом корабле? И последний штрих, это название турбоэлектрохода – «И.Сталин». Постарались, видимо, уничтожить ненавистную кому-то символику? А насчет перегруженности судов, можно сказать следующее. Практически все транспорты погибли на Таллиннском переходе. Но, тем не менее, последние суда, посланные на Ханко, можно же, было увеличить, хотя бы на одну единицу? Погибающих людей, практически некуда было принимать из воды. Эвакуированных с Ханко и так набили на суда, как сельдь в бочку. Отсюда и получилось, почти, как в поговорке: «Утонул Максим – ну, и бог с ним».

Несколько слов о Валентине Петровиче Дрозде. Как писал о нем Кабанов, тот был его лучшим боевым другом и честным человеком. Гибель Валентина Петровича очень загадочна. Якобы, в 1943 году ехал на легковой машине по льду Финского залива. Машина провалилась под лед (?) и все пассажиры погибли.

А вот как закончилась эпопея эвакуации для Сергея Ивановича. С острова Гогланд по фарватеру, пробитому ледоколом «Ермак, все, наконец-то, прибыли в Кронштадт. Кабанов оказался в незавидном положении. Недаром про таких, говорят: «Гол, как сокол!». С собой не оказалось не только продовольственного пайка на 10суток, но и ничего из личных вещей. Даже запасного носового платка. Всё осталось на погибшем  турбоэлектроходе. Зато остался жив хозяин вещей, а это самое главное.

Вскоре, по прибытию головной партии эвакуированных с Ханко, где находилось и руководство базы, был организован торжественный митинг.

«После митинга все мы поехали обедать к коменданту Кронштадтской крепости генерал-лейтенанту А. Б. Елисееву, назначенному на эту должность после окончания обороны острова Сааремаа…»

Что сказать по такому поводу? Видимо, заранее товарищи из штаба КБФ, берегли это место коменданта, для своего почетного члена «берегового братства». Только за какие «заслуги», и перед каким Отечеством?

 

СОДЕРЖАНИЕ

 

Вступительное слово

Глава 1. Был ли приведен в полную боевую готовность Черноморский флот и почему Ф.С.Октябрьский позволил бомбить Севастополь?

Глава 2. О флотах, адмиралах и их делах.

Часть 1. Как Северный флот встретил войну?

Часть 2. Нарком ВМФ Кузнецов вспоминает…

Часть 3. Слова и дела адмирала Кузнецова.

О Ставке.

О работе Главного морского штаба.

О боевой готовности флота.

О военно-морской базе Либаве.

Тревоги наркома Кузнецова.

Глава 3. Документы войны.

Глава 4. Трудно скрыть правду о войне.

Часть 1. Оборона Ханко.

Часть 2. Глазами очевидца.