Главная » Библиотека » В ИЮНЕ СОРОК ПЕРВОГО... » КЛЯТВЕ ВЕРНЫ

В ИЮНЕ СОРОК ПЕРВОГО...

 

Страницы героической обороны Лиепаи

 

 

 

РИГА «АВОТС» 1986

На вид она не очень-то крепка,

Когда дитя качает в колыбели...

Но как, друзья, сильна она на деле —

Заботливая женская рука!

...Под градом пуль, под орудийный гром,

Под гул артиллерийского прибоя

Она бесстрашно вынесет из боя

И раны_ перевяжет под огнем.

Вера Инбер

 

И. И. ЧИНЧЕНКО,

военврач 2-го ранга, начальник военно-морского госпиталя в 1941 году

 

КЛЯТВЕ ВЕРНЫ

 

Утром 22 июня гул моторов самолетов разбудил город...

К восходу солнца налеты прекратились, и стало неестественно тихо, а со стороны «Тосмаре» повалили клубы дыма. Пришел госпитальный кочегар, латыш, и рассказал, что в городе есть убитые и раненые.

— Это война, — сказал он взволнованно, — наверное, война!

Все стало ясно, когда В. М. Молотов по радио сообщил о нападении гитлеровской Германии.

Госпиталь перешел на военное положение. Выздоравливающие были выписаны и направлены в свои части. Многих, которым еще требовалась медицинская помощь, трудно было удержать в госпитале, они жаждали встать на защиту Советской Родины. Мы получили еще 200 коек и разместили их в вестибюле. К одиннадцати часам были доставлены семь раненых, которые первыми на границе встретили врага. Мы подготовили две автомашины, чтобы во время затишья транспортировать раненых с места боев в госпиталь, оказывать срочную помощь.

В 7—8 часов вечера раненые уже прибывали группами по 15—20 человек. У персонала госпиталя работы было по горло, но никто не помышлял об эвакуации в тыл, хотя уже в середине дня с первыми эшелонами началась эвакуация семей командного состава базы. 23 июня в час ночи на большом пассажирском автобусе в госпиталь доставили женщин и детей, не успевших уехать. Моряки, в основном с береговых батарей, отправляли свои семьи к нам, так как подвальное помещение госпиталя в какой-то мере могло служить убежищем от бомб. На следующий день вновь прибывшие оказывали помощь раненым, работали на кухне.

В первую же ночь войны прервалась телефонная связь с базой. Это было делом рук айзсаргов и диверсантов. Взятые в плен, они, подтвердили наше предположение.

В госпитале оставались лишь тяжелораненые. Менее пострадавшие бойцы, получив необходимую помощь, возвращались в. свои части. Коммунистка Полина Леонтьева (кастелянша) и политрук Мелихова неустанно подбадривали раненых.

... Тихим и теплым было утро 23 июня. И хотелось надеяться, что таким же будет и день. Где-то далеко на юго-востоке грохотали пушки, и казалось, что враг, встретив ожесточенное сопротивление, не подойдет к Лиепае.

В госпитале продолжалась напряженная работа, хотя новые раненые к утру не поступили.

Но вот опять кого-то ведут. Только не санитары, а двое вооруженных красноармейцев. В сопроводительной записке командира одной из армейских частей говорилось, что неизвестный, задержанный с поличным при подготовке диверсии, прикидывается глухонемым. Нет ли симуляции? На вид задержанному было лет 40—50, документов при нем не оказалось.

Так как невропатолога госпиталя за несколько дней до начала войны вызвали в Ленинград, то проверить задержанного сразу же было невозможно. Его поместили под охраной красноармейца в помещении библиотеки.

Часам к десяти пришел сторож госпиталя и сообщил, что у раненых, возвращающихся в свои части, подозрительно долго сидит и о чем-то разговаривает старший лейтенант, летчик. Однако на второй день войны в Лиепае и вблизи не было ни одной летной части. Странно, откуда же взялся этот летчик, притом в совершенно новом обмундировании? Наши бойцы приходили запыленные, порой два дня не умывавшиеся.

Летчика привели, и я, извинившись, попросил его предъявить документы. Кажется, все в порядке: комсомольский билет, военный билет. Незнакомец совершенно свободно владеет русским языком. Объяснил, что его самолет сбит, и он спустился на парашюте в лесу, вблизи города.

— Почему вы пришли в госпиталь?

— Думаю, что отсюда раненые эвакуируются в тыл и я с ними доберусь до своей части.

Казалось, еще раз нужно извиниться и отпустить летчика, но при проверке карманов задержанного, около пояса что-то нащупали. Незнакомец побледнел. «Что-то» оказалось алюминиевым жетоном с именем и номером владельца на немецком языке.

Через два дня и «глухонемой» заговорил. Оставшийся около него караульный поставил винтовку в угол. Задержанному это показалось очень соблазнительным, и он попытался завладеть ею. Однако попался. Диверсантов отправили в политотдел. «Летчик» по дороге вырвал из рук конвоира винтовку и бросился бежать, но другой красноармеец застрелил его.

Чтобы избежать возможных диверсий, мы усилили охрану госпиталя, дополнительно назначали на дежурство двух пулеметчиков с пулеметами и патрульных с автоматами (оружия в госпитале было много).

Во второй половине дня усилился артиллерийский огонь на юго-восточном направлении, опять начали поступать раненые.

Ночью на совещании, в котором приняли участие начальник санитарного отдела базы, начальник отдела политической пропаганды и я, вынесли решения:

1) на трехтонной грузовой машине, отправлявшейся в Ригу с донесением, эвакуировать из госпиталя всех беременных женщин и престарелых, которые не могут принимать участие в работе. На этой же машине отправить в Ригу бухгалтера с оставшимися деньгами;

2) так как в госпитале использована вся полезная площадь, а раненые будут прибывать, занять три прилегающих к территории госпиталя двухэтажных здания (дом военно-морской подготовки, здание политотдела и командования 67-й стрелковой дивизии) и разместить там дополнительно 600 коек.

24 июня решение, принятое ночью, было выполнено. Раненых не пришлось долго ждать, так как уже в одиннадцать часов фашистские самолеты бомбардировали командный пункт, 23-ю береговую батарею и все время патрулировали в воздухе, гоняясь за каждой движущейся целью. Одновременно район обстреливала вражеская артиллерия. Обстрел вели долго. От деревьев остались лишь обрубки, земля была буквально перепахана; санитарная машина лишь вечером, когда обстрел прекратился, смогла отправиться на помощь фельдшеру батареи. Гитлеровцы, очевидно, хотели разрушить последние две дороги, ведущие на Ригу и Вентспилс.

Около одиннадцати часов неподалеку от госпиталя взорвалась тяжелая фашистская авиабомба. Казалось, что волна взрыва поднимает и куда-то перебрасывает здание госпиталя. Сыпалась штукатурка, звеня, разлетелись оконные стекла. В перевязочном отделении в это время операцию делала хирург А. Шишковская. Когда стекло вместе с рамой влетело внутрь, все перепугались и не знали, что делать. Шишковская, побледнев, нечеловеческими усилиями сдержала себя и закончила операцию. Пока убирали стекла и упавшую штукатурку, врач попросила разрешения пойти отдохнуть. Она жила на территории госпиталя, и в любую минуту ее можно было позвать. Отказать человеку в непродолжительном отдыхе после бессонных ночей было бы бесчеловечно.

Часа через два опять привезли раненых и послали за Шишковской. Однако квартира оказалась запертой, в главном корпусе врача тоже не нашли. У кого-то появилась мысль взломать дверь квартиры. Врач лежала одетой на кровати. На ночном прикроватном столике был 10-граммовой шприц и рядом пустая 25-граммовая склянка... Все попытки спасти Шишковскую оказались безуспешными. Через 15—20 минут наступила смерть.

Что побудило Александру Николаевну на такой шаг? Усталость от бессонных ночей? Взрыв авиабомбы в минуту, когда спасаешь жизнь другого человека и не имеешь права на слабость? Переутомленные нервы? Трудно сказать. Не один еще потерял душевное равновесие после смерти Шишковской. Она была способным, всеми уважаемым врачом. Ее знали не только в госпитале, но в в городе.

Мы молча переживали тяжелую утрату, и каждый думал, думал...

 

* * *

 

24 июня, в шесть часов вечера, из отдела политпропаганды военно-морской базы поступил приказ: подготовить всю секретную документацию для уничтожения. В огромный костер превратились секретные документы — они не попадут в руки фашистов. В этот день к нам присоединили госпиталь 67-й стрелковой дивизии.

День был тревожным, полным неожиданных событий и неприятных происшествий. А среди ночи окрестности потряс взрыв такой силы, что, казалось, земля покачнулась. Погас свет, прекратилась подача воды. Положение становилось катастрофическим. Пришлось искать керосиновые лампы и свечи. Труднее решить вопрос с водой. Около двух тысяч литров воды оставалось в котлах котельной, однако для питья она была не очень пригодной. Кроме того, перестала работать канализация. Утром 25 июня иссякли последние капли воды, а раненые в палатах просили пить. Пришлось посылать людей с ведрами к колодцу.

Вечером 25 июня привезли тяжело раненного командира 67-й стрелковой дивизии генерала Н. А. Дедаева и начальника артиллерии той же дивизии полковника В. И. Корнеева. Их оперировали при свете свечей. Генерал умер в начале операции, полковник остался жив и выздоровел. Утром 26 июня, около десяти часов, используя непродолжительное затишье, мы похоронили в братской могиле генерала Н. А. Дедаева, врача А. Шишковскую и еще одиннадцать бойцов.

Горько на душе. Однако размышлять не было времени. Ожидали раненые, поэтому мы поспешили обратно в госпиталь. День был полон траурной тишины, люди делали свое дело, но думали о трагической смерти коллеги, о гибели генерала.

Вечером вражеские самолеты прекратили бомбардировку. В госпиталь приехали два местных врача и делегация городского комитета партии в составе трех человек. Раненые в тот, день больше не поступали, врачи помогли сделать несколько небольших операций и под утро уехали.

Представители городского комитета партии привезли раненым подарки — шоколад, сигареты. Их визит в палаты действительно подбодрил не только раненых, но и всех нас.

С начала боевых действий, с утра 22 июня, никто из нас не спал ни часу. Переутомленные, изнуренные бессонницей и пережитым за эти дни, люди меньше всего думали о себе, об отдыхе.

Ночь на 26 июня прошла сравнительно спокойно, обстрел был слабым.

Не затишье ли перед бурей?

Утром 26 июня артиллеристы перешли на новые позиции. С южной части города они были переброшены на север, в район Вентспилского шоссе. К чему приведет эта передислокация, никто из нас не мог сказать. С восходом солнца все стихло. В воздухе безнаказанно патрулировали фашистские самолеты, наша зенитная артиллерия молчала.

— Не хотят обнаружить свои новые позиции, — рассуждали некоторые.

Но вот стало слышно, как на востоке от Лиепаи снова разгорается ожесточенный бой. Со стороны моря вдруг показались три бомбардировщика и сбросили бомбы на еще не разрушенную радиостанцию и штаб военно-морской базы. Осколки выбили окна и влетели в палаты госпиталя, но к счастью, никого не задели.

Раненые рассказали о тревожных события на передовой. Бои проходили в основном в районе озер Лиепаяс и Тосмарес. Несмотря на героизм защитников, вражеское кольцо сомкнулось. Поистине героически сражаются моряки. Они вдохновляли пехотинцев и жителей города, защищавших свою свободу с оружием в руках.

В середине дня поступила группа раненых моряков, воевавших неподалеку от озера на северо-восточном направлении.

Курсант училища ПВО Грибовский рассказывал, что подпустив гитлеровцев совсем близко, они бросились на них с гранатами. Несколько моряков, в том числе и сам он, пострадали от осколков своих же гранат, но группа врага была уничтожена.

Перед закатом солнца на Лиепаю опустился легкий туман. Бой стих. Только местами в воздух взлетали вражеские разноцветные ракеты. Было ясно, что противник к чему-то готовится.

Ровно в одиннадцать часов вечера, когда стемнело, пришел заместитель начальника отдела политической пропаганды Дьяченко. Он сообщил, что наступил критический момент, вражеское кольцо сомкнулось и единственный выход — прорвать его с боем. Необходимо сделать следующее:

1. Всех раненых срочно готовить к эвакуации.

2. Всех, кто может держать в руках оружие, вооружить и направить вместе с войсковыми частями на прорыв окружения.

3. Часть раненых отправить на судно для эвакуации в Ленинград, тяжелораненых вывезти на автотранспорте. Машины пойдут вместе с другим военным транспортом сразу же за пехотинцами, идущими на прорыв.

4. Погрузку раненых завершить к трем часам утра 27 июня, чтобы до рассвета выехать за пределы военно-морской базы.

Транспортное судно стояло в канале, в полукилометре от госпиталя. Раненые, кто пешком, кто на автобусе, подошедшем из города, отправились на судно. На нем уже были женщины и дети. Погрузив примерно 60 процентов раненых, мы начали размещать остальных на автомашинах, в основном открытых. Почти на каждую машину посадили медсестру или санитарку с перевязочными материалами. На машинах разместились врачи с медикаментами. Кроме того, на одну трехтонную автомашину погрузили продукты, инструменты, медикаменты, перевязочные материалы.

И все же 14 автобусов и автомашин оказалось слишком мало. Еще осталось целое здание с ранеными. Поступил приказ эвакуировать их на одном из пяти судов, стоявших вблизи доков, «под парами». Я быстро отправился на одно из них. Однако капитан, узнав, что ему приказано войти в канал чтобы можно было погрузить раненых, сообщил, что он ничего не знает и что огонь в топках уже потушен на всех пяти судах.

Что делать? Не было судов с дизельными двигателями, а чтобы поднять пар, не хватало времени.

В это время начался обстрел «Тосмаре». Один из снарядов попал в транспортное судно, загорелось здание завода. Одновременно враг обстреливал все дороги. Осколки попали в заднее колесо нашей автомашины. Мы бросили машину и с шофером побежали в госпиталь. Я распорядился разместить оставшихся раненых по тем же автомашинам и отправился на КП, где находился Дьяченко. Мне было приказано некоторое время подождать, так как по единственной дороге в настоящее время отходит артиллерия, танкетки и пехотные части.

С наступлением рассвета начали патрулировать фашистские самолеты. Все работы пришлось прервать. Машины замаскировали под деревьями, растущими по краям дороги. Мы ждали приказа двигаться.

В это время транспортное судно с ранеными тихо, будто крадучись, вышло из канала. Легкий утренний туман над каналом и морем, очевидно, скрыл судно от врага и позволил ему выйти в открытое море.

В шесть часов утра наша автоколонна с ранеными влилась в нескончаемый поток автомашин и подвод на шоссе, тянувшемся через лес. Связист на мотоцикле обогнал колонну и передал приказ военным машинам. Они теперь мчались мимо нас по левой стороне вперед. Как только появились самолеты врага, колонна останавливалась, люди прятались на опушке леса. Движение с частыми остановками было столь медленным, что за два часа мы продвинулись лишь на три-четыре километра.

В девять часов последовал приказ остановиться и укрыть транспорт на краю дороги. Подошел раненный в правое плечо старший политрук из 27-й батареи Векшин и сказал, что перед прорывом начнется 15-минутная артиллерийская подготовка.

В десять часов в воздух взлетела ракета, и за ней последовали артиллерийские залпы. Все слилось в непрерывный гул. Воздух казался раскаленным. Затем все стихло. А еще через 15—20 минут впереди начался бой. Однако огонь винтовок, треск пулеметов и автоматов казались теперь пустяками.

Колонна автомашин двинулась вперед, и вскоре мы достигли открытой заболоченной равнины. Ехавшие сзади автомашины с горючим и боеприпасами смешали порядок колонны и, обгоняя друг друга, спешили вперед, чтобы быстрее проскочить равнину и не попасть под обстрел. Однако в суматохе, царившей на дороге, машины наталкивались друг на друга, некоторые опрокинулись в канаву.

Все же мы проскочили опасный участок. Кругом лежали убитые. Справа из леса открыли огонь вражеские минометы. Осколки косили людей, как траву. Одна из мин попала прямо в машину с ранеными и убила медсестру В. Бохан и нескольких раненых. Внезапно со стороны озера показались два фашистских самолета. Они шли прямо на нас. Кто мог, тот лег в канаву, спрятался за кочками заболоченной долины. Первый самолет сбросил на колонну мелкие бомбы. Загорелись автомашины с горючим, стали рваться боеприпасы. Другой самолет открыл огонь из пулеметов. Дорога оказалась запруженной искореженными и пылающими автомашинами.

Враг начал артиллерийский обстрел. Я взял в машину четырех раненых женщин (одну из них звали Нина, впоследствии она работала в госпитале) и стал выбираться из образовавшейся пробки. На поле увидел убитую медсестру Марию Павлову. Она погибла с оружием в руках и санитарной сумкой па плече. Там же лежали смертельно раненный врач К. А. Александров и убитые шеф-повар и кочегар.

В «Долине смерти» остались многие. Своей кровью и жизнью заплатили они за прорыв тех, кто остался в живых.

Ехать вперед было невозможно, кроме обломков машин, дорогу преградил плотный артиллерийский огонь. Уцелевшие машины повернули в сторону леса. Там находился также транспорт госпиталя с ранеными и персоналом.

Разместив машины в лесу, мы сделали перевязки некоторым раненым. Из продуктовой машины взяли компот и виноградное вино и дали людям утолить жажду. Воду в этом заболоченном месте нельзя было найти.

Враг теперь перенес артиллерийский огонь на опушку леса. Снаряд попал в одну из машин — погибла медсестра Раиса Лукьянченко, которая с первого дня войны выезжала за ранеными на места боев. Нельзя было оставаться на месте. Но куда податься — слева море, справа и спереди — вражеский огонь.

— Товарищи, судно тонет! Это, наверное, с нашими ранеными, — вдруг послышался крик шофера. Выбежав на опушку леса, мы увидели, что у горизонта тонет судно. Над ним кружились два фашистских самолета, а с берега стреляла артиллерия.

Так вот с каким чудовищем мы имеем дело — промелькнула в голове мысль. Такую подлость позволить по отношению к судну, на котором виден знак Красного Креста, гарантирующий по международным конвенциям неприкосновенность...

В пучине моря исчезли наши раненые, ни в чем не повинные женщины и дети.

Потрясенные увиденным, измученные, мы раздумывали, что делать. В это время в сторону военно-морской базы промчались несколько автомашин. Очевидно, те, кто еще не успел прорваться. Раненые просили воды, врачебной помощи. Наша колонна уменьшилась на семь машин и два больших автобуса. Потеряв всякую надежду на прорыв, мы поехали обратно.

Высланные вперед разведчики вернулись и доложили, что на базе и в госпитале тихо. Приведя в порядок палаты, мы разместили раненых. Опять начались перевязки, а ночью операции.

Неестественно тихой была ночь на 28 июня. Казалось, что даже деревья замерли и прислушивались к малейшему шороху.

Секретарь парторганизации госпиталя Е. Н. Дукальская созвала на собрание всех членов партии и кандидатов, а также комсомольцев. Мы проверили квартиры и помещения канцелярии, совместно сожгли свои партийные документы, книги по учету раненых и истории болезней, документы госпиталя.

Раненых у нас было меньше, чем до попытки прорыва из окружения, однако все с тяжелыми ранами. Треть персонала в боях пала, а иные трусы, бросив все, убежали к друзьям в город.

У некоторых после переживаний в «Долине смерти» и от страха за завтрашний день нервы сдали. Одну медсестру (фамилию не помню, она была прислана к нам на практику) утром мы, нашли отравившейся морфием, двух других еще удалось спасти. Все остальные перенесли трудности первых дней войны и остались беззаветно верны своей святой миссии медицинского работника и Родине.

Трудным был этот день — 28 июня.

На следующее утро в госпиталь вошли фашисты. Однако борьба с ненавистным врагом продолжалась.

 

СОДЕРЖАНИЕ

Горшков С. Г. Предисловие

Кузнецов Н. Г. Накануне

Бои за Лиепаю

Смирнов С. С. Не померкнет никогда

 

1. ГРУДЬЮ ПРЕГРАДИЛИ ПУТЬ ВРАГУ

 

Якушев В. И. Заставы подняты по тревоге

Попова Ж. Ф. Чтобы Родина цвела       

Попова Ж. Ф. В небе Лиепаи        

Орлов А. И. Полк принимает бой

Чудновский С. Я. Под шквалом огня

Железцов В. А. Стояли насмерть

Беджанян О. Д. Снайперские выстрелы

Шевченко М. П. До последнего снаряда        

Решетников И. П. Первый бой

Архаров В. В. Артиллеристы, точней прицел!      

Клейн. А. X. На выручку

Попова Ж. Ф. Я — сын трудового народа     

Иванов О. Д., Чечеткин В. А. Комендант укрепрайона

Рябикин В. П. Тайна Зиргусилса

Дедаев Ю. Н. Слово о моем отце

Попова Ж. Ф. Поиск завершен

 

2. МОРСКАЯ ДОБЛЕСТЬ

 

Шарандак В. И. В бой вступают моряки-пограничники

Савченко В. И. Человек трудной судьбы       

Попова Ж. Ф. Полковой комиссар Поручиков

Тимашков Ф. К. Первые залпы войны

Попова Ж. Ф. Последний бой       

Ермилов С. К. Авиаторы флота наносят бомбовые удары

Гуськов В. А. Так начиналась война

Грищенко П. Д. Войной проверены рули      

Карповский Н. С., Чечеткин В. А. Два солдата

Стрелов А. Б. Курсанты стояли насмерть      

Московчук В. Е. Стажировка... в бою

Лепешков С. И. Друзья познаются в беде

Лепешков С. И., Чечеткин В. А. Морской батальон

Татаров А. С. Коммунисты, вперед!

Ободовский М. С. На позиции — курсанты

Попова Ж. Ф. С именем Ленина

Амосов И. С. Мы — ленинцы

Носачев И. С. Прощание с кораблем

Федорченко В. Г. Огонь по фашистским самолетам

 

3. ВОИНЫ В БЕЛЫХ ХАЛАТАХ

 

Дедюлин В. И. Начсандив Косников

Чинченко И. И. Клятве верны

Дедюлин В. И. Люди с добрым сердцем        

Виксне А. А. Янис Коса, врач и борец

 

4. ВМЕСТЕ С АРМИЕЙ И ФЛОТОМ

 

Савченко В. И. Третья сила обороны

Клява Л. М. В те грозные дни

Павлович А. А. Два долгих дня

Ковалишин И. П. Они погибали, но не сдавались

Клейн А. X. Столкновение

Керве Р. М. Тюльпаны, полные солнца

Янушка А. Е. Дайте мне задание

Яунзем П. Я. На последнем рубеже      

Чечеткин В. А. Биография подвига       

Грейгут Р. Я. Автограф на нотном листе

Калнинь В. В. Солнечные краски

Рудзит А. А. Традициям верны

 

 

Редакционная коллегия:

доктор исторических наук В. И. Савченко, А. А. Рудзит, В. А. Чечеткин, Ж. Ф. Попова, А. Е. Янушка

Составители:

Владимир Алексеевич Чечеткин, Аустра Адамовна Рудзит

Рецензенты:

Г. А. Аммон, доктор исторических наук, профессор;

В. И. Савченко, доктор исторических наук

Оформление — художника Вит. Ковалёва

 

Редактор: Н. Лебедева Художественный редактор: Э. Гаркевичс Технический редактор: В. Бралена Корректор: В. Ковалева